воздушных десантов по характеру боевых действий, но возражал против названий 
«силовые» и «блокадные». Михаил Николаевич советовал блокадные десанты 
именовать «партизанскими», а кроме того, не увлекаться ими чрезмерно.

– У вас почти половина рукописи отведена партизанским действиям десантников. Не 
многовато ли? Не смещает ли это пропорции? При всем своем значении партизанские 
действия – не основное в десантной практике… Вы предлагаете две трети корпуса 
использовать для партизанских действий и лишь одну – для общевойсковых. Не хочу 
делать поспешных выводов, но полагаю, что здесь надо все достаточно хорошо 
обмозговать.

Пытаясь отстоять свои расчеты, я говорю о необходимости сообразовать 
партизанские действия десантов с конкретной обстановкой.

– Вот с этим я согласен, – улыбается Тухачевский…

Так мы обсуждали многие вопросы, стараясь предвидеть все возможности и любые 
неожиданности. Нередко спорили, и довольно яростно. Но при этом у меня было 
удивительно хорошо на душе. Передо мной сидел человек, моментально охватывающий 
живой и острой мыслью самые противоречивые проблемы. Михаил Николаевич быстро 
отслаивал безусловное от сомнительного, верное от ошибочного. А если не находил 
ответа, то предлагал мне основательно подумать еще, да и сам обещал не упускать 
из виду невыясненный вопрос.

Однажды во время нашей беседы о десантах Тухачевский на минуту задумался, потом 
резко вскинул голову и в упор посмотрел на меня.

– Пока что у нас никто, по существу, не занимается воздушнодесантным делом. 
Хорошо, если бы вы, Георгий Павлович, взяли на себя руководство этой работой в 
масштабе всей Красной Армии! Согласны?

– Согласен, – не колеблясь ответил я.

– Отлично. В ближайшие дни поговорю с Ворошиловым…

Этот разговор состоялся в мае 1937 года. Через несколько дней я опять 
направился к Тухачевскому и не застал его в кабинете.

– У наркома, – сказал адъютант.

Я вышел и встретился с Михаилом Николаевичем в коридоре. Он возвращался от 
Ворошилова непривычно мрачный.

Поздоровавшись, я неуверенно начал:

– У меня возникло несколько организационных вопросов…

– Видимо, не сумею их разрешить, – развел руками Михаил Николаевич.

Эти слова так не вязались с Тухачевским, всегда смело бравшим на себя 
ответственность. Я с удивлением посмотрел на него.

– Да, не сумею, – повторил он. – Перед вами уже не заместитель наркома.

– Как? В чем дело? – невольно вырвалось у меня.

– Этот вопрос я тоже задавал несколько минут назад, но мне не ответили.

– Куда же вы теперь?

– В Самару, на округ.

– В Самару?.. И не объяснили причину?

– Нет. Ворошилов был холоден и официален. Сообщил об освобождении от 
обязанностей заместителя наркома, о назначении командующим Приволжским военным 
округом и приказал немедленно выехать. Вот и все…

Сказанное Михаилом Николаевичем настолько потрясло меня, что я утратил чувство 
такта и пустился в неуместные предположения:

– Вы, как видно, не сработались с Ворошиловым.

– Дело не столько в Ворошилове, сколько в Сталине, – возразил Михаил Николаевич 
и тут же оборвал разговор: – Простите, Георгий Павлович, но мне не хочется 
толковать сейчас обо всем этом.

Не попрощавшись, он направился к своему кабинету.

– Михаил Николаевич! – окликнул я его. – От души желаю вам успеха на новом