месте.

Он вернулся, молча пожал мне руку. И больше я его уже не видел.

Говорили, что перед самым отъездом Михаил Николаевич заходил в партбюро платить 
членские взносы. Настроение у него было скверное. Проводов просил не устраивать.


О том, какая судьба ожидала Михаила Николаевича в Самаре, теперь знают все. Я 
вспомнил здесь лишь несколько столь обычных для М. Н. Тухачевского эпизодов. А 
сколько таких эпизодов было на его жизненном пути, сколько сделал он для 
Советских Вооруженных Сил, для каждого командира и политработника, с которыми 
встречался. И сколько бы еще мог сделать, если бы не грязная клевета, не 
преступные беззакония, порожденные культом личности Сталина!




ДУШЕВНАЯ ЩЕДРОСТЬ

Л. И. КАГАЛОВСКИЙ


Со сколькими примечательными и интересными людьми свела меня судьба за долгие 
годы работы военным врачом! Но среди всех моих знакомых и пациентов самое 
сильное, самое яркое впечатление оставил Маршал Советского Союза Михаил 
Николаевич Тухачевский – человек удивительного обаяния, острого ума, большой 
культуры. И хоть не раз потом в горькие минуты жизни мне ставили в упрек, что 
был лечащим врачом Тухачевского и близко общался с его семьей, я горжусь этим.

Первое знакомство мое с Тухачевскими относится к 1925 году. Вскоре оно перешло 
в дружбу. Я часто бывал у них не столько по обязанности, сколько из личных 
симпатий к этим милым людям.

Первое, что бросилось мне в глаза, – на редкость внимательное, прямо-таки 
трогательное отношение Михаила Николаевича ко всем своим близким. Не часто 
увидишь, чтобы сын, постоянно занятый множеством ответственнейших дел, так 
заботливо следил за здоровьем матери. Когда я навещал Мавру Петровну, Михаил 
Николаевич обязательно приезжал домой, желая знать о ее здоровье все до 
мельчайших подробностей.

С такой же нежной заботливостью и уважением относился он и к своей жене – 
скромной Нине Евгеньевне.

Но ни с чем несравнима была его любовь к единственной дочери Светлане. Он 
боготворил девочку. Восторженно следил за каждым ее движением. Когда Светлана 
садилась за фисгармонию, Михаил Николаевич становился каким-то отрешенным от 
всего мира. А уж если Светлана заболевала, он просто не находил себе места.

Единственный член семьи, которому не приходилось пользоваться моими услугами, 
был сам Михаил Николаевич. За все время, что я считался его лечащим врачом, мне 
не пришлось прописать ему ни одного рецепта. Правда, по моему совету в комнате, 
прилегавшей к служебному кабинету Тухачевского, оборудовали небольшой 
гимнастический зал с брусьями, турником, конем и гантелями (в те годы это было 
новинкой!).

Однажды при мне во время физических упражнений Михаила Николаевича в зал зашел 
близкий его друг Борис Миронович Фельдман (косая сажень в плечах и более ста 
килограммов веса). Тухачевский схватил осанистого комкора и стал вращать 
мельницей, приговаривая: «Держись, Бориска!..»

Часто бывает, что люди добрые и отзывчивые по натуре любят животных. Таким был 
и Михаил Николаевич. Забавой ему служил мышонок, прижившийся в его служебном 
кабинете. Михаил Николаевич приучил мышонка в определенное время взбираться на 
стол и получать свой ежедневный рацион. Тухачевский при случае любил даже 
похвастаться своими успехами в дрессировке.

Прошли годы, и далеко не все сохранилось в памяти. Но вот каким естественным 
было всегда его обращение с окружающими, помню отлично.

Михаил Николаевич не делал различия между людьми в зависимости от их ранга, 
положения, национальности, был добр и доверчив со всеми, чужд наигранной 
демократичности, никогда ни к кому не подлаживался. Никто не слышал от него 
грубого слова. Никому и никогда он не «тыкал». Не подавлял подчиненных своим 
авторитетом, внимательно выслушивал каждого, а высказывая свое мнение, нередко 
сопровождал его оговорками: «Не кажется ли вам?», «Не думаете ли вы?», «Не 
лучше ли поступить иначе?..»

В начале марта 1937 года на маневрах под Калугой я выполнял обязанности 
начальника полевого госпиталя. Развернули мы этот госпиталь в расчете на