«Марсельезу». Побоявшись, как видно, что пленные набросятся на караул и 
произойдет драка, комендант махнул на все рукой и ушел.

М. Н. Тухачевский был одним из зачинщиков этой демонстрации.

Для тогдашних настроений Михаила Николаевича, да и вообще для настроений, 
господствовавших в форту № 9, характерен и такой запомнившийся мне эпизод. В 
день взятия Бастилии мы собрались в каземате французских военнопленных. На 
столе появились бутылки с вином и пивом, полученные к празднику нашими 
французскими друзьями. Каждый стремился провозгласить какой-нибудь ободряющий 
тост. Михаил Николаевич поднял бокал за то, чтобы на земле не было тюрем, 
крепостей, лагерей…

О взглядах Тухачевского в плену хорошо рассказал впоследствии один из 
французских офицеров, находившихся вместе с нами. В своих воспоминаниях он 
приводит слова Михаила Николаевича, смысл которых таков: если Ленин окажется 
способным избавить Россию от хлама старых предрассудков и поможет ей стать 
независимой, свободной державой, то он, Тухачевский, пойдет за Лениным.[2 - 
Здесь имеется в виду книга «Дело Тухачевского», вышедшая в Париже в 1962 году. 
В ней содержатся и другие любопытные свидетельства французских офицеров, в свое 
время разделивших с М. Н. Тухачевским участь узников Ингольштадта. Так, 
например, генерал-майор авиации Гойс де Мейзерак рассказывает: «Я живо помню 
одно событие, в ходе которого молодой Тухачевский был моим сообщником, а 
возможно, даже и спасителем. 3 апреля 1917 года я бежал из лагеря с одним 
товарищем, английским майором Гаскюлем… в ящике из-под бисквитов. Это звучит 
неправдоподобно, но это было так. Для успеха этого побега было необходимо, 
чтобы кто-нибудь ответил за меня на следующий день утром при перекличке. 
«Слушай, старина Тука (так французы в плену звали Тухачевского. – Ред.), – 
спросил я у него, бывшего в то время моим соседом по камере, – хочешь ты 
ответить за меня на перекличке?»Это был рискованный шаг, но Тука принял это 
предложение не колеблясь. Я был глубоко тронут этим жестом преданности, 
благородного товарищества. Часть ночи Тука провел, сидя на краю моей койки в 
подвале форта, а на следующий день на рассвете он пришел на перекличку вместо 
меня, одетый в мой мундир, и в моей шинели, наброшенной на плечи».А вот рассказ 
еще одного бывшего узника Ингольштадта: «Я тоже помню один факт. Речь идет о 
смотре, на котором Тука отказался приветствовать немецкого генерала… Когда этот 
генерал дошел до Туки и увидел, что тот стоит, держа руки в карманах, его чуть 
не хватил апоплексический удар. «Что это за военнопленный, который не 
приветствует меня?» – спросил он своего адъютанта. Последний перевел вопрос 
Туке, который невозмутимо ответил: «Русский офицер не приветствует тех, кто 
уничтожил французов в Санлисе и в других местах». – (Прим. ред.).]

Михаил Николаевич был очень близок со многими французами и некоторым из них 
помог осуществить заветную мечту о побеге из Ингольштадта.

Когда началась подготовка к побегу французского офицера Дежобера, Тухачевский 
принял самое деятельное участие в изготовлении для него немецкой формы, а потом 
при перепиливании оконной решетки устроил нечто вроде концерта самодеятельности,
 чем отвлек внимание часовых. Дежобер пролез в окно и, пользуясь темнотой, 
пристроился к сменявшемуся караулу. Ему удалось пройти вместе с караульными по 
мосту и добраться до железнодорожной станции. Вскоре мы получили весть о том, 
что Дежобер через Голландию пробрался к себе на родину. А еще через некоторое 
время узнали, что он сбил немецкий самолет.

Удача Дежобера окрылила Тухачевского, всеми силами стремившегося вырваться из 
плена. Однако она оказала влияние и на охрану форта. Часовые усилили 
бдительность. Появились дополнительные проволочные заграждения с колокольчиками.
 Через несколько дней при попытке к бегству был убит французский морской офицер 
капитан Божино. Но Михаил Николаевич не изменил своих намерений.

А тем временем в России уже свергли царя. К нам в крепость неведомыми путями 
доходили волнующие вести о многих революционных преобразованиях, и в частности 
о захвате крестьянами помещичьих земель. В памяти не сохранились подробности 
разговоров на эту тему с Михаилом Николаевичем. Но я отлично помню, как один из 
пленных, богатый помещик Леонтьев, с возмущением жаловался мне на Тухачевского, 
защищавшего «взбунтовавшуюся чернь» и утверждавшего, что земля должна 
принадлежать тем, кто на ней работает.

Откровенное сочувствие революции еще больше усилило тягу Михаила Николаевича в 
Россию, заставило его пренебречь опасностями и форсировать свой побег.

Тут как раз подвернулся удобный случай: на основании международного соглашения 
военнопленным разрешили прогулки вне лагеря, хотя каждый должен был дать 
письменное обязательство не предпринимать при этом побега. Тухачевский и его 
товарищ капитан Генерального штаба Чернявский сумели как-то устроить, что на их 
документах расписались другие. И в один из дней они оба бежали.

Шестеро суток скитались беглецы по лесам и полям, скрываясь от погони. А на 
седьмые наткнулись на жандармов. Однако выносливый и физически крепкий 
Тухачевский удрал от преследователей. Через некоторое время ему удалось перейти