Пресс-бювар действительно имел форму пушки. Я смутился, запротестовал.

– Нет уж, берите, берите, – настаивал Михаил Николаевич. – Пусть это будет 
памятью обо мне.

Я и поныне храню эту «пушку».

В тот вечер разговор у нас был особенно теплым. И я решил задать Михаилу 
Николаевичу вопрос, на который давно искал ответ. Но предварительно хотел 
предупредить своего собеседника:

– Если вы не захотите отвечать…

– Да нет же, – перебил меня с улыбкой Тухачевский, – спрашивайте, спрашивайте. 
Тем более, что я уже догадываюсь, о чем вы намереваетесь спросить… Наверное, о 
польской кампании?

– Конечно! – подхватил я. – Мне довелось всю войну пробыть на Восточном и 
Юго-Восточном фронтах. За наступлением на западе следил издалека. И не могу до 
конца понять, почему же вдруг в августе…

– На войне нередко случается «вдруг», – спокойно ответил Михаил Николаевич. – 
Но здесь было не совсем «вдруг».

Он забарабанил пальцами по диванному валику и не спеша продолжал:

– Вы не первый, от которого я слышу этот вопрос. И всегда советую: обращайтесь, 
как при всех сложных случаях, к Ленину. Ведь он ясно сказал, что мы переощенили 
тогда перевес наших сил. Это в равной мере относится и к главному командованию, 
и к командованию обоих фронтов – Западного и Юго-Западного.

– Но все-таки…

– Минуточку, – остановил меня Михаил Николаевич. – Понимаю, вас интересуют 
частности. Но они неотделимы от общей причины. Командование Западного фронта, 
развивая наступление, имело все основания к концу лета двадцатого года внести 
некоторую поправку в оперативный план. Сергей Сергеевич Каменев не возражал 
против маневра армий Западного фронта в обход противника севернее Варшавы. Он, 
как и я, вначале не особенно беспокоился за левый фланг Западного фронта, 
который предполагалось усилить тремя армиями с Юго-Западного фронта. Появление 
в намеченный срок даже одной Конной армии в районе Люблина сорвало бы контрудар 
Пилсудского…

На этом наш разговор прервался: за Михаилом Николаевичем кто-то зашел. Он, 
словно извиняясь передо мной, развел руками и посоветовал:

– Попробуйте изучить эту кампанию по архивным документам, многое вам станет 
ясным.

Лишь через несколько лет, когда Тухачевский командовал уже войсками 
Ленинградского военного округа, мы вновь вернулись к этой теме.

Приехав в Ленинград с женой во время отпуска, я никак не мог найти пристанища 
ни в одной из гостиниц. Отчаявшись, позвонил М. Н. Тухачевскому и попросил 
разрешения переночевать в его салон-вагоне. Он, конечно, разрешил, просил 
только заехать за запиской для проводника вагона.

Через полчаса я был у Михаила Николаевича, и тут-то возобновилась наша 
неоконченная беседа. Дело в том, что я написал тогда большую рецензию на только 
что вышедшую книгу А. И. Егорова «Львов – Варшава». Триандафиллов, как член 
редколлегии журнала «Война и революция», направил рецензию на консультацию 
Тухачевскому.

– На свою голову насоветовал вам изучать польскую кампанию, – рассмеялся 
Тухачевский. – Вы ведь такие острые выводы делаете… Только почему подписали 
статью псевдонимом?

– По совету Бориса Михайловича Шапошникова, – признался я.

– Понимаю его осторожность, но согласиться с ним все же не могу. В дискуссии 
каждый вправе открыто высказать свое мнение…



М. Н. Тухачевскому дважды довелось находиться в руководстве Штаба РККА. Первый 
раз в 1924 году он был здесь помощником начальника и военным комиссаром. А 
затем, после непродолжительного пребывания за рубежом и командования войсками 
Западного округа, в ноябре 1925 года был назначен начальником Штаба и сыграл, 
безусловно, выдающуюся роль в реорганизации наших Вооруженных Сил, в обобщении