вместе мать и сына, нельзя было не заметить, какое поразительное духовное 
родство существует между ними.

Встречая сына, приехавшего наскоро пообедать, Мавра Петровна всегда безошибочно 
угадывала его настроение. Если он устал или был погружен в какие-то нелегкие 
думы, мать тихо спрашивала:

– Хочешь, Мишенька, Пятую?

И, не дожидаясь ответа, направлялась к проигрывателю. Звуки бетховенской 
симфонии наполняли комнату. Лицо Тухачевского светлело.

Прожившая большую жизнь, полную волнений, тревог, а подчас и лишений, 
похоронившая еще накануне первой мировой войны мужа, старшую дочь, одного из 
сыновей, продававшая в годы гражданской войны последние вещи, чтобы прокормить 
семью, Мавра Петровна так заслуживала спокойной и почетной старости! Но все 
случилось по-иному. На склоне лет на нее обрушилась трагедия, которую я не знаю,
 с чем можно сравнить.

Да будет светлой память об этой замечательной женщине, об этой Матери с большой 
буквы!




КАК МНЕ ЕГО НЕ ХВАТАЕТ

Д. Д. ШОСТАКОВИЧ


Мы познакомились в 1925 году. Я был начинающим музыкантом, он – известным 
полководцем. Но ни это, ни разница в возрасте не помешали нашей дружбе, которая 
продолжалась более десяти лет и оборвалась с трагической гибелью Тухачевского.

Первое, что поразило меня в Михаиле Николаевиче, – его чуткость, его искренняя 
тревога о судьбе товарища.

Помню неожиданный вызов к командующему Ленинградским военным округом Б. М. 
Шапошникову. Ему, оказывается, звонил из Москвы Тухачевский. Михаилу 
Николаевичу стало известно о моих материальных затруднениях, и он просил на 
месте позаботиться обо мне. Такая забота была проявлена, я получил работу.

А начиная с 1928 года, когда М. Н. Тухачевский сам оказался командующим 
войсками Ленинградского военного округа, наша дружба стала еще более тесной. Мы 
виделись всякий раз, когда было желание и возможность.

Михаил Николаевич удивительно располагал к себе. Подкупали его демократизм, 
внимательность, деликатность. Даже впервые встретившись с ним, человек 
чувствовал себя словно давний знакомый – легко и свободно. Огромная культура, 
широкая образованность Тухачевского не подавляли собеседника, а, наоборот, 
делали разговор живым, увлекательно интересным.

Однажды я вместе с Михаилом Николаевичем отправился в Эрмитаж. Мы бродили по 
залам и, как это нередко случается, присоединились к группе экскурсантов. 
Экскурсовод был не очень опытен и не всегда давал удачные объяснения. Михаил 
Николаевич тактично дополнял, а то и поправлял его. Минутами казалось, будто 
Тухачевский и экскурсовод поменялись ролями.

Под конец экскурсовод подошел ко мне и, кивнув головой в сторону Михаила 
Николаевича, одетого в штатское, спросил:

– Кто это?

Мой ответ так поразил его, что на какое-то время он буквально лишился дара речи.
 А когда пришел в себя, стал благодарить Тухачевского за урок. Михаил 
Николаевич, дружески улыбаясь, посоветовал молодому экскурсоводу продолжать 
учебу.

– Это никогда не поздно, – добавил он.

Я – человек не военный, и не мне судить о полководческом таланте Михаила 
Николаевича. Но отлично помню, как высоко ценили этот талант его боевые 
соратники, с каким восхищением вспоминали проведенные Тухачевским операции.

Для меня, конечно, было важнее, что Михаил Николаевич любил и понимал музыку, 
посещал концерты, сам играл. У него дома всегда звучала музыка.

С первого дня нашей дружбы я проигрывал Тухачевскому свои сочинения. Он был 
тонким и требовательным слушателем. Иногда просил повторить то или иное место, 
а порой и все произведение. Замечания его неизменно били в точку.