профессиональных секретов, которыми охотно делился. С умением истинного мастера 
Тухачевский сам создавал превосходные музыкальные инструменты. Иногда и мы с 
Ниной Евгеньевной привлекались к этому в качестве «подсобной рабочей силы» – 
нам доверялось протереть наждаком какую-либо тщательно выструганную деталь 
будущей скрипки, порой даже отполировать ее. Это были очень веселые часы. 
Перемазавшиеся лаками и клеем, мы выслушивали бесконечные насмешливые замечания 
Михаила Николаевича:

– Ну, разве так работают! Какой из вас Страдивариус!..

Как-то в один из таких часов появился Якир. Михаил Николаевич обратился к нему 
с шутливой жалобой на нас:

– Видишь, Иона, пытаюсь их эксплуатировать, да не поддаются, грозятся в 
профсоюз пожаловаться.

Однажды я застала у Тухачевских опытного скрипичного мастера Е. Ф. Витачека. 
Михаил Николаевич долго и увлеченно беседовал с ним, показывал гостю свою 
коллекцию скрипок, баночки с лаками, вытащил заветный кусок какого-то особого 
дерева. Этот неказистый с виду чурбачок Михаил Николаевич сберегал в течение 
многих лет пуще всякой драгоценности, мечтал изготовить из него замечательную 
скрипку. И вдруг, когда Витачек ушел, мы с изумлением обнаружили, что 
знаменитая деревяшка исчезла.

– Где же она? – растерянно спросила Нина Евгеньевна.

– Подарил Витачеку, – почти виновато улыбнулся Михаил Николаевич. – Так, как он 
изготавливает скрипки, мне не изготовить…

Друзья познаются в беде, утверждает старинная русская поговорка. Она очень 
справедлива по отношению к Тухачевскому.

Помню, вскоре после появления оперы «Катерина Измайлова» ее молодой тогда автор 
Дмитрий Дмитриевич Шостакович был подвергнут грубой, шельмующей критике (опера 
не понравилась Сталину). Шостаковича вызвали из Ленинграда в Москву для 
генеральной «проработки».

Я встретила его в квартире Тухачевских подавленного, растерянного. И надо было 
видеть, с каким сочувствием отнесся к нему Михаил Николаевич! Они надолго 
удалились вдвоем в кабинет. Не знаю, о чем там разговаривали, но из кабинета 
Шостакович вышел обновленным человеком. Решительно шагнул к роялю и начал 
импровизировать. Михаил Николаевич весь обратился в слух. Он не отрывал 
восхищенного взгляда от друга, в которого верил и которому сумел внушить веру в 
самого себя.

В другой раз при мне в квартиру Тухачевских пришла вдова военного. Она с двумя 
детьми жила в сыром подвале. Младший болел.

Михаила Николаевича дома не оказалось. Незнакомую женщину приняла Нина 
Евгеньевна. Внимательно ее выслушала, обо всем расспросила и взяла у нее письмо 
для Михаила Николаевича.

Вечером это письмо было вручено адресату. Михаил Николаевич вернулся очень 
усталым, но, познакомившись с жалобами вдовы, тотчас же стал звонить кому-то по 
телефону, написал куда-то записку. И можно не сомневаться, что все вопросы были 
решены положительно.

К подобным визитам в семье Тухачевских относились как к должному. Никого они не 
удивляли, и никто не говорил лишних слов о вызываемых ими хлопотах. Так было 
заведено. Во всем, что касалось людей, их здоровья, их быта, здесь не 
признавали мелочей.

Как-то, еще в двадцатые годы, к М. Н. Тухачевскому обратился один художник и 
попросил помочь продать картину. Чувствовалось, автор картины сильно нуждается. 
Но, посмотрев полотно, Тухачевский понял, что покупатель вряд ли найдется. И 
тогда он сам решил купить ее. С деньгами было туговато. Существовал 
партмаксимум, а семья большая. Пришлось залезать в долги.

Когда картину привезли домой, все крайне удивились, как это обладавший тонким 
вкусом Михаил Николаевич соблазнился таким произведением. И тут последовало 
объяснение:

– Да разве дело в картине? Дело в человеке, которому надо было помочь, не 
уронив его достоинства… А художник он не лишенный способностей. Может быть, еще 
распишется…

Когда я говорю о доброте и отзывчивости М. Н. Тухачевского, то не могу не 
вспомнить его мать Мавру Петровну. Вероятно, эти качества он впитал с ее 
молоком. Я не знала человека более сердечного и справедливого, чем простая, 
бесхитростная, едва грамотная, но мудрая сердцем Мавра Петровна. Наблюдая