восприятие людей того времени. И тех, у кого за плечами были десятилетия 
преподавания по освященным традицией канонам. И тех, кто имел образование в 
объеме церковно-приходской школы, а теперь, вернувшись с полей гражданской 
войны, приобщался к военной науке.

Задача Тухачевского состояла в том, чтобы повернуть военную науку, ее 
методологию и методику обучения на революционный, партийный путь. И с этой 
задачей он блестяще справлялся, преодолевая бесчисленные трудности.

Его выступление на академическом совете, о котором я сейчас рассказываю, 
закончилось под аплодисменты. Слушатели аплодировали, услышав нечто им близкое 
по классовому духу, отвечавшее их настроениям и думам. А профессора и 
преподаватели не могли не отдать должного эрудиции, широте и свободе мышления 
этого «офицерика», ставшего начальником академии и удивительно соответствующего 
своему необычному назначению. Сильное впечатление произвели на них и умение 
Михаила Николаевича читать лекцию, его манера держаться на кафедре, такт, 
удивительное сочетание скромности и чувства собственного достоинства.






М. Н. Тухачевский читает лекцию в Военной академии им. М. В. Фрунзе (1928 г.)






М. Н. Тухачевский на праздновании десятилетия 4-й кавалерийской дивизии (1929 г.
)






С. М. Киров, М. Н. Тухачевский и И. Е. Славин во время перво майской 
демонстрации трудящихся Ленинграда (1930 г.)



Но смолкли аплодисменты, и наступило время задуматься над услышанным.

– Да! – покачивая головой, говорит мне Андрей Медардович Зайончковский. – 
Заставит меня этот Мишенька на старости лет прочитать «Капитал» вашего Маркса…

– Потрясающе! – восклицал бывший полковник генерального штаба Александр 
Халилович Базаревский. – Откуда у него все это?.. Теперь мне понятно, кто 
разрабатывал такие замечательные операции против Колчака. А мы-то ломали 
голову…[30 - А. X. Базаревский в прошлом служил у Колчака, но потом 
бесповоротно разошелся с ним.]

В последующих дискуссиях на военные темы наиболее яростно Михаилу Николаевичу 
возражал А. А. Свечин. Один из самых образованных офицеров русской армии, 
Свечин еще до первой мировой войны пользовался репутацией прогрессивного 
военного мыслителя. Он сразу высоко оценил Тухачевского, но однако же не мог не 
спорить с ним. Это были поединки достойных друг друга противников, наделенных 
остроумием, блестяще эрудированных. В доводах, как с той, так и с другой 
стороны, часты были ссылки на Юлия Цезаря и Александра Македонского, Наполеона 
и Тюренна, Суворова и Кутузова, Шлиффена и Мольтке. Дружески поддевая друг 
друга, они иногда приходили к общему выводу, но нередко каждый оставался при 
своем мнении.

Умение Михаила Николаевича уважать взгляды оппонента тоже, мне думается, было 
одной из пружин, поднимавших все выше и выше его авторитет среди бывших 
генералов и офицеров, профессоров и преподавателей академии. А что до 
слушателей, то кроме непререкаемого авторитета он пользовался у них еще и 
любовью, той самой бесхитростной солдатской любовью, какая выражалась обычно 
словами: «простой», «свой». И действительно, М. Н. Тухачевский был для них 
своим, для одних – «мой командарм», для других – «мой комфронта». Ведь 
слушатели эти только вчера под его командованием громили белогвардейцев на 
Востоке и на Кавказе, дрались с интервентами на Западном фронте, ликвидировали 
Кронштадтский мятеж и бандитизм на Тамбовщине.



М. Н. Тухачевский настойчиво требовал освобождать преподавание военных 
дисциплин от всего устаревшего, отжившего свой век, ненужного в условиях