Приказ требовал, чтобы танки атаковали противника на максимальных скоростях, 
ведя огонь с ходу, чтобы они широко применяли на поле боя маневр для выхода во 
фланг и тыл огневым средствам противника. Танкам запрещалось атаковать 
противника в лоб. Главная задача их - уничтожение вражеской пехоты. Борьба с 
боевыми машинами противника возлагалась на артиллерию. Танки должны были вести 
бой с ними только в случае явного превосходства в силах и занимаемого выгодного 
положения. 

Использовать танковые и механизированные корпуса предполагалось только после 
преодоления общевойсковыми соединениями главной оборонительной полосы 
противника и выхода атакующей пехоты в районы его артиллерийских позиций. При 
самостоятельном прорыве танковыми корпусами слабой обороны противника 
предписывалось усиливать их артиллерией и авиацией. 

В приказе детально излагался порядок организации взаимодействия танков с 
пехотой, артиллерией и авиацией, устанавливался порядок ввода корпусов в прорыв 
и указывались мероприятия по обеспечению этого ввода. 

В обороне отдельным танковым полкам и бригадам самостоятельные участки не 
назначались. Они использовались только как средство нанесения контратак по 
частям противника, прорвавшимся в глубину нашей обороны. Иногда разрешалось 
зарывать танки в землю, используя их в качестве неподвижных огневых точек, а 
также применять в засадах или в качестве кочующих орудий. 

По этому приказу даже танковый корпус не получал самостоятельного 
оборонительного участка, а использовался как мощное средство контрудара из 
глубины. 

Этот приказ сыграл большую роль в дальнейшей судьбе танковых войск. Он, по 
существу, стал важнейшей теоретической основой их боевого применения. 

Но мы забежали далеко вперед. Вернемся в деревню Горюшино, в штаб 1-го 
танкового корпуса. Здесь я вскоре получил приказ: 17 сентября явиться в Кремль 
на прием к Верховному Главнокомандующему. 

  

Глава десятая. Еще одна задача 

Кондратенко всегда держал в состоянии боевой готовности нашу прошедшую три 
фронта "эмку". До Москвы путь недалекий, к тому же хоженный боевым маршем в 
октябре прошлого года. Час-другой - и позади остались Серпухов, Подольск. 

Столицу мы оба тогда знали плохо. Но в Москве, как известие, все дороги ведут 
на Красную площадь, к Кремлю. Проскочили Серпуховку, Зарядье и остановились у 
храма Василия Блаженного. Предупредил Кондратенко, чтобы ждал меня здесь, у 
Лобного места. Оставил в машине маузер - подарок пограничников Пияшева, а сам 
пошел в Кремль. Коротенький опрос на контрольно-пропускном пункте, и разрешение 
получено: "Проходите". 

В Кремль я попал второй раз в жизни. Впервые случилось мне побывать за 
зубчатыми кремлевскими стенами мальчишкой в 1912 году, в день празднования 
столетия Бородинской битвы. Тогда наша сельская учительница Мария Ивановна 
привезла нас, двенадцать школьников, из Большого Уварова в Москву. 

И вот тридцать лет спустя я опять в Кремле. В приемной Председателя Совнаркома 
встретил меня Поскребышев и сказал: 

- Сейчас поедем к товарищу Сталину. К подъезду подкатила машина. Сели в нее 
вместе с Поскребышевым. Куда едем, точно не знал. Но по всем приметам держали 
путь на Кунцево. Не доезжая до этого дачного поселка, свернули влево, в лес, 
где, оказывается, находилась сталинская дача.. 

Нужно ли говорить, что к встрече с Верховным Главнокомандующим я готовился с 
большим волнением. Тем более что до сих пор со Сталиным никогда не встречался. 

Все мое знакомство с ним сводилось к непродолжительному разговору по ВЧ после 
прошлогодних боев на мценcкиx рубежах... 

Возможно, нынешнему читателю не понятно это волнение. Но тогда для нас, 
фронтовиков, имя Сталина было окружено безграничным уважением. С этим именем 
связывалось все самое священное - Родина, вера в победу, вера в мудрость и 
стойкость нашего народа, в партию. 

Поскребышев ввел меня в комнату, то ли приемную, то ли столовую, и на 
минуту-другую оставил одного. Я было приготовился доложить Верховному по всей 
форме, по-военному, но неожиданно открылась боковая дверь, и я услышал голос 
Сталина: