|
Но все же полк Пияшева переправился сравнительно благополучно. Этому в немалой
степени способствовали низкая облачность и проливной дождь, пришедший на смену
снегу и скрывавший нас от наблюдения противника. Правда, гитлеровцы,
привлеченные шумом, постреливали из орудий, но их бессистемный и неприцельный
огонь не причинил нам особого вреда.
Обстановка резко изменилась не в нашу пользу, когда часов в одиннадцать вечера
дождь неожиданно прекратился, тучи расползлись и выплыла полная луна, ярко
осветив мост.
Немцы открыли остервенелый огонь. На фоне лунного неба силуэт моста и
двигавшиеся по нему люди были хорошо видны противнику. Снаряды стали рваться у
быков моста, поднимая фосфоресцирующие при лунном свете фонтаны воды. Одно-два
попадания в опоры моста - рухнут пролеты, и путь бригаде будет отрезан.
Неожиданно к артиллерийскому огню прибавился автоматный.
На мосту возникло замешательство. Рвались из постромок напутанные кони.
Слышались стоны раненых.
Ко мне подошел Кульвинский:
- Товарищ полковник! Немцы прорвались к вокзалу. Автоматчики ведут огонь из
станционных зданий.
Неподалеку от меня стоял танк сержанта Капотова. Я приказал сержанту скрытно
пробраться в район вокзала и выкурить автоматчиков.
- И вот еще что, сержант, - добавил я, неожиданно вспомнив немудреную военную
хитрость. - Подожгите в районе вокзала несколько деревянных зданий.
Невысокий курносый Капотов козырнул и кинулся к танку. Минут через двадцать
автоматные очереди прекратились, а вскоре, зловеще осветив редкие тучи,
вспыхнули пристанционные здания. Видимо, танкисты их полили соляркой пламя
окантовывали черные космы дыма.
Сейчас это пламя пожара было для нас спасительным. Отсюда, от моста, мы хорошо
различали врага в свете яркого зарева. Но, ослепленный пламенем, противник не
видел нас.
Так под зарево пожарища и продолжалась переправа. Огонь немецких орудий стал
неприцельным и, стало быть, неэффективным. Примерно к часу ночи удалось
перебросить на другой берег все части, кроме двух танковых батальонов, которые
продолжали сдерживать врага.
Во втором часу ночи я отдал приказ на отход и танковым батальонам. Они
подходили к мосту, все еще отстреливаясь от наседавшего противника. Многие
тащили на прицепе подбитые боевые машины или грузовики. Не оставлять врагу
ничего - таков был приказ, и танкисты выполняли его с честью.
Вместе с первыми машинами переправился на другой берег и я. Отсюда хорошо был
виден горящий город. Нам пришлось сдать его врагу, по за высокую цену. 4-я
танковая бригада выполнила свою задачу. За семь дней боев Гудериан потерял до
полка пехоты, 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, 6
минометов и много другой военной техники. Его мечта пройти победным маршем по
шоссе Орел - Москва вплоть до степ столицы не осуществилась и уже не
осуществится. На правом берегу Зуши заняла оборону 13-я армия. Сюда подходили
все новые части. Фронт, преграждающий путь к Москве, начинал стабилизироваться.
Впоследствии Гудериан признавал в своих мемуарах, что его армия понесла под
Москвой тяжелые потери, в результате чего "исчезли перспективы на быстрый и
непрерывный успех"{5}.
Но, приближаясь вместе со своими дивизиями к Мценску, Гудериан еще не знал, что
именно здесь, у этого древнего русского города, окончится его карьера как
военачальника. Уже после войны стало известно, что всю вину за проигранную
битву под Москвой Гитлер возложил на Гудериана и сместил его с должности
командующего танковой группой.
Была создана специальная комиссия, которой поручалось "собрать материалы в
целях изучения русских танков и конструирования на основе этого новых немецких
танков и более мощного противотанкового оружия".
Но на этом события того трудного дня не закончились. Дождавшись, когда
последний танк переберется на левый берег, я отдал приказ саперам взорвать мост.
Уже светало, когда пролеты моста рухнули в воду. Можно наконец и отдохнуть.
В тот же день 11 октября мы заняли оборону во втором эшелоне 50-й армии.
Впервые за восемь суток личный состав получил возможность отдохнуть и привести
|
|