От тупого удара по голове я невольно свалился на колени и ослеп.
     Дотронувшись  до  левого  глаза, я почувствовал  липкую  влагу. "Кровь!
Неужели выбило глаз?" От одной только мысли бросило в озноб.
     Прижав носовой платок  к глазу, я  бегом кинулся к Дому флота. Там  мне
оказали первую помощь.
     Фельдшер, промывавший рану на лбу, сказал:
     - Вам повезло. Рассечена только надбровная дуга, и то не сильно. Видно,
льдом, а не осколком самого снаряда. Смотрите, такие  же льдинки  и  в шапку
вонзились.
     У меня сразу отлегло на душе.
     Наложив швы, фельдшер аккуратно забинтовал лоб и сказал:
     - Через недельку или две заживет.
     Но в голове у меня шумело и в глазу ощущалась резь.
     Белая повязка и мое побледневшее лицо вызвали сочувствие у Авербуха. Он
пообещал устроить меня на машину, которая утром  отправляется в Ленинград за
актерами Музкомедии.
     8  февраля.  Утро выдалось  морозное. Надо было  одеваться  потеплей, а
повязка  мешала надеть  и  без  того  тесную  кожаную  шапку. Хорошо, что  у
военкома базы от времен, когда он служил в авиации, сохранился меховой шлем.
Шлем  растягивался  как  резиновый, я его  легко  натянул  на  забинтованную
голову.
     Забравшись в кузов полуторки, я  взял  один из тулупов, предназначенных
для актеров, надел его поверх шинели и уселся на скамейку.
     Выглянуло какое - то негреющее, стеклянное солнце. Машина покатила мимо
северных  казарм на  торосистый и заснеженный залив.  По  пути то  и дело мы
объезжали  застрявшие  грузовики.  Одни  из  них   были  посечены  осколками
снарядов,  другие стояли накрененные, с провалившимися  под лед то одним, то
двумя колесами. Морозы, видимо, мешали вызволить их из ледяного плена.
     Несмотря на то что дорога проходила по льду,  она была тряской,  колеса
часто буксовали в снежной пыли кочующих сугробов, порождаемых поземками.
     На   контрольно-пропускном  пункте  в  Горской  на  полуторку  посадили
несколько армейских командиров в валенках и в "парадных", еще не испачканных
в окопах, белых полушубках.
     Через  час мы  были  у  Каменного  острова. Навстречу,  как и в январе,
тянулись  вереницы   санок  с   покойниками.  Смертность  в  Ленинграде   не
уменьшилась, хотя паек увеличился.
     В Пубалте я вдруг встретил Льва Успенского. Он был во флотской шинели с
серебристыми нашивками интенданта.
     - Откуда? - недоумевая  спросил я, так  как знал, в каких частях  и  на
каких кораблях находятся ленинградские  писатели - маринисты, а о нем ничего
не слышал.
     -  Из Лебяжьего, газета "Боевой залп"! - стискивая в своей большой руке
мою, ответил он. - Житель Малой земли.
     "Малой  землей"  у  нас  назывался  Ораниенбаумский  "пятачок".  Судьба
занесла Льва  Васильевича в места, о которых он  писал с  Караевым  в романе
"Пулковский меридиан".
     - Будет второй роман? - поинтересовался я.
     - Непременно, осталось только выжить.
     Со Львом Успенским мне довелось работать в  журнале "Костер".  Он у нас
заведовал очерками  и  отделом  занимательных наук. Несмотря  на гвардейский
рост, Лев Васильевич строчил удивительно убористо - крохотными  буковками на
больших листах. Всегда был  горазд на выдумку. Писал свободно, объемисто,  с
веселым озорством, с удивительной  хваткой и  знанием жизни. Такой сотрудник
очень  подходил  пионерскому  журналу.  Самуил  Маршак  высоко  ценил его  и
загружал непомерно. Но Успенский всегда успешно справлялся с заданиями.
     Война мало  изменила Льва  Васильевича, разве только прибавила седины в
буйной шевелюре.
     Он,  оказывается,  в  многотиражке  был мастером  на  все  руки:  писал
рассказы, стихи,  фельетоны,  исторические очерки,  давал советы бойцам, был
правщиком  и... художником.  Когда не хватало  клише - на линолеуме  вырезал
карикатуры, и газета их печатала.
     "Эх, мне бы такого  сотрудника!" -  завидуя редактору  "Боевого залпа",
подумал я.
     Лев Васильевич познакомил меня с москвичом - поэтом Александром Яшиным,
тоже прибывшим с Ораниенбаумского "пятачка".
     Мы втроем сдали  аттестаты и получили направление в гаванские  казармы,
где сейчас  жили выздоравливающие  после ранений моряки.  Но  мы в Гавань не
пошли, путешествие  по ледяным дорогам  дало себя знать. Решили подождать  в
Доме флота, когда соберутся другие. Благо здесь можно пообедать и поужинать.
     На совещании кроме флотских писателей Всеволода Вишневского, Александра
Зонина,   Николая  Чуковского,  Григория  Мирошниченко,  Всеволода  Азарова,
Александра Крона,  Николая Брауна,  Ильи  Амурского,  Ефима Добина, Анатолия
Тарасенкова пришли еще Вера Инбер, Вера Кетлинская и Борис Лихарев.
     Узнаем новость: Вера Кетлинская и Александр Зонин поженились. Свадьба в
осажденном   городе  -   редкий   случай.  Мы   удивлены,   но  с   флотской
невозмутимостью поздравляем новобрачных.
     Александр Зонин, хотя и сед, выглядит в новенькой флотской форме вполне
женихом, а  Вера  заметно  сдала,  она сильно похудела,  вокруг  рта  тонкие
морщинки, волосы  не  уложены  в прическу,  а ноги  распухли.  Но по  случаю
совещания Кетлинская все же надела тонкие чулки и туфли на высоких каблуках.