отправлю на гауптвахту.  А там, как известно,  на  сутки дают только  кружку
воды и сухарь, так что много о еде думать не придется.
     Корректору и наборщицам вручаю текст листовок и приказываю:
     - Приготовить оттиски к ужину. Все другие работы прекратить.
     Военторговцы,  узнав,   что   их   бланки   не  печатаются,  попытались
воздействовать на меня  через Фоманова.  Заместитель начальника  политотдела
зашел в типографию и тоном хозяина сказал:
     - Пусть твой Архипов печатает бланки. Это с моего разрешения.
     - Мне устного разрешения мало, - возразил я. - Прошу письменный приказ,
чтобы  я  под вашу ответственность приостановил  выпуск  газеты  и  принялся
изводить бумагу на канцелярские бланки.
     - Хочешь отношения обострить? - как бы удивляясь моей недальновидности,
спросил он.
     - Зачем же обострять? Просто не желаю отвечать перед Пубалтом за деяния
доброго  дяди.  У  меня  бумаги  на  газету  не  хватает,  приходится  тираж
уменьшать, а вам бланки понадобились.
     - А кто же "добрый дядя"?
     - Во всяком случае не я.
     - Значит, письменного приказа будешь ждать? - не без угрозы спросил он.
- Видно, забыл, что тут не бюрократическое учреждение, а воинская часть?
     - Вот именно. Хочу, чтобы об этом все помнили.
     23 января. Мы выпустили две листовки.  Одну  - гимн находчивым и умелым
ремонтникам, дела которых приравниваем к боевым подвигам; вторую - обращение
к механикам с полусотней советов,  как  выходить из  трудных положений, если
нет нужных деталей и материалов.
     Я получил пачку писем. Они где - то скапливались и прорвались за кольцо
блокады только сейчас.  Вести  невеселые. Жена  пишет, что успела переболеть
двусторонним воспалением легких и чудом выжила.
     Пришла  весть  и от брата  Саши.  Он  партизанил  в лужских лесах.  Был
комиссаром отряда.  От ночевок  в  болотах получил воспаление  среднего уха.
Болезнь изнурила его.  Ему  поручили  вывезти  из лесов в не  оккупированный
район  больных и обмороженных. Со  своим отрядом он  перешел  линию фронта в
Тосненском районе, где - то между Грузино и Киришами. Как  подлечится, вновь
вернется в свои леса. Мать и его жена с двумя девочками из Луги эвакуированы
в Татарию.
     Разбросала же нас война!
     25  января. Мороз на  заливе доходит  до сорока  градусов.  Контрольные
посты  не  выпускают пешеходов  на лед.  Ослабевшие  люди  на  ветре  быстро
замерзают.
     Вчера ленинградцам прибавили хлеба: рабочим,  по сто граммов, остальным
- по пятьдесят. Суррогат хлеба стал основной пищей, поддерживающей жизнь. Из
полученного пайка некоторые делают несколько сухариков и  распределяют их на
весь день. Когда голод становится нестерпимым, они берут частичку сухарика в
рот и сосут, пока от него не  останутся  только осевки. Их не выплевывают, а
старательно разжевывают и проглатывают.
     На куске суррогатного хлеба долго не продержишься. Все ученые  - химики
и  биологи мобилизованы на изыскание заменителей. Они нашли  новое сырье для
взрывчатых веществ и научились извлекать пищевые белки из технических сортов
мыла, жиры - из красок. На бойне обнаружены запасы альбумина, полученного из
переработанной  крови  животных. Он использовался  для нужд  промышленности.
Сейчас  же  альбумин  пущен  на  колбасы. К нему прибавляется соевый шрот  и
различные  жмыхи. Колбаса довольно питательна.  Побольше бы  ее. Хорошо, что
найдены  залежи соленых  и сушеных кишок.  Из них  изготовляют студни. Чтобы
запах был менее отвратительным, в студни добавляют всякие специи.
     Рабочим  оборонных  заводов  выдается  дополнительное  питание:  соевый
кефир, котлеты и паштет из белковых дрожжей, желудевый кофе  и... казеиновый
клей.
     Беды одна  за другой обрушиваются на  ленинградцев.  Сегодня  выбыла из
строя  центральная водонапорная  станция.  Она не  получила  электроэнергии.
Хлебозаводы  и  другие  предприятия остановились.  Чтобы  вовремя дать  хлеб
ленинградцам,  на  одном  из  хлебозаводов  мобилизовали  комсомольцев всего
района. Оли выстроились от  завода до Невы и ведрами по  цепочке  передавали
воду.
     На  помощь  ленинградцам   с   дизелями  на   грузовиках  поехали  наши
корабельные  механики. Они  наладят в городе подачу электроэнергии, хотя  мы
сами  в  Кронштадте  работаем с коптилками  или  пользуемся мигающим  светом
движков.
     28 января. Тускло  светит самодельная  толстая свечка, которую где - то
раздобыл Клецко.  Она  шипит, трещит и почти не светит. Из  какой  смеси она
сделана - не пойму. Но  работать  с этой свечкой  невозможно.  Слишком много
шума  и  мало света. Зажигаю коптилку, сделанную из гильзы крупнокалиберного
пулемета. Она коптит, "о горит без мигания и треска.
     Я живу в комнате, окно которой заколочено фанерой  и засыпано опилками.
Теперь я лучше понимаю ленинградцев, живущих без света в холодных квартирах.
В нашем коридоре и на лестнице темно. Читать  и  писать при  коптилке тошно:
жирная копоть  забивает нос, мешает дышать. А на улице  долго не пробудешь -
свирепствует мороз. Каково сейчас в окопах?
     Энергии нашего движка не хватает для мотора, накачивающего горячую воду
в  трубы и  радиаторы отопления.  В  помещениях холодно,  многие не  снимают
шинелей. Я сижу в меховой безрукавке и окоченевшими пальцами пишу.