Когда  шторм  несколько  стих, стали  прибывать  корабли,  благополучно
прошедшие по двум  фарватерам через минные поля.  У МО - 210 вновь  началась
кочевая  и опасная жизнь. Он ходил в море  встречать караваны. Охранял их на
рейде, нес дозорную службу под артиллерийским обстрелом.
     Прибывшие  корабли  в  этот  раз  должны  были забрать всех  ханковцев.
Погрузка  длилась  несколько  суток.  Людей   удалось  разместить,  а  часть
имущества, боеприпасов и провианта некуда было деть. Корабли и так оказались
перегруженными до предела. Решили лишнее утопить. Не оставлять же противнику
машины,  повозки,  боеприпасы и провиант! Таково безумие войны - сознательно
уничтожались продукты, которые могли продлить жизнь многим блокадникам.
     С болью  в сердце смотрели  моряки,  как интенданты "списывают" в  море
добро, и  каждый  старался  найти на корабле еще какой-нибудь закоулок, куда
можно  что-нибудь  легкое  затолкать  -  сушеный  лук,  картофель,   галеты,
кукурузные хлопья, толокно.
     Катерники заполнили продуктами рундуки в кубриках, форпики и ахтерпики,
свободные  проходы. "Если придется в  море спасать людей,  лишнее сбросим за
борт", - решили они.
     На  рейд  корабли  выходили  глубоко  осевшими.  Сперва  Ханко покинули
тихоходы, затем стали готовиться в путь корабли с мощными машинами.

     Катер Панцирного получил приказание идти  в охранение теплохода  "Иосиф
Сталин". В трюмах этого океанского красавца были погружены снаряды и мука.
     В каютах размещались раненые. Их было много - целый госпиталь.
     Поздно вечером эскадра снялась  с якорей.  МО - 210 занял свое  место в
походном строю в пятидесяти метрах от левого борта теплохода.
     Вдали виднелся опустевший городок. По его заминированным улицам бродили
только  оставленные  кошки.  Дома,  деревья,  столбы  и скалы от  наклеенных
листовок   и  писем  Маннергейму  стали   пестрыми.  Все,   что  имело  хоть
какую-нибудь  ценность, -  изрублено, поломано,  уничтожено. На  полуострове
остались лишь  команды саперов и подрывников. Они будут  догонять эскадру на
торпедных и пограничных катерах.
     Погода  выдалась  неблагоприятной  для  похода.  Волнение  усиливалось.
Резкий ветер дул в корму. Он  как бы подгонял корабли быстрей пройти опасные
места.
     Луна то пряталась за клубящиеся  беспокойные облака,  то выглядывала на
несколько минут, чтобы посеребрить черные силуэты кораблей.
     Эскадра, развив хорошую скорость, к  двум часам ночи  вышла к  большому
минному  полю, перегораживающему самую узкую  часть Финского залива. И здесь
почти на траверзе Таллинна раздались первые взрывы.
     Чтобы запись  была  предельно  точной, я  заглянул  в черновые  заметки
Панцирного,  сделанные им карандашом. Блокнотные  листки подмокли,  цифры  и
слова расплылись. Как я ни всматривался - ничего разглядеть не мог. Попросил
Панцирного расшифровать  сокращения. Он согласился,  но сам  задумывался над
каждой строчкой.
     -  Понимаете,  сильно  качало и  окатывало.  Перчатки  намокли.  Пальцы
застыли... с трудом держал карандаш, - оправдывался  лейтенант. - Пошло  уже
третье декабря. Ровно в два часа десять минут раздался взрыв по левому борту
теплохода. Взрыв  сильный, подбросило даже  наш  катер, хотя мы шли стороной
метрах  в шестидесяти. Но теплоход  двигался  с прежней скоростью.  "Значит,
машины  не повредило", - подумал  я. Через десять минут новый взрыв, уже  по
правому борту. У теплохода заклинило руль.  Вижу -  разворачивается прямо на
меня, словно уступая путь позади идущим. Я тоже отошел влево. Жду, что будет
дальше. Слышу, загремела якорь - цепь теплохода.
     Миноносец  "Славный"  обошел  нас  справа  и  вскоре   застопорил  ход.
Остановился  и  концевой тральщик.  А  корабли,  которые  были  впереди нас,
продолжали двигаться. Вскоре они скрылись.
     В  половине  третьего  я записал, что ветер  усилился до  семи  баллов.
Видимость  еще  больше  ухудшилась.  Якорь  теплохода,  наверно,  оторвался.
Корабль развернуло почти на обратный курс и ветром сносило на зюйд - ост.
     Я все время находился по левому борту, нес охранение.  Взрывы, конечно,
привлекли  внимание  противника.  С  берега принялись  стрелять дальнобойные
пушки, стремясь нащупать нас. Снаряды рвались с недолетом.
     Ровно в три часа под кормой теплохода раздался  новый взрыв. Пассажиры,
требуя,  чтобы их  сняли  с  подбитого судна, принялись  палить в  воздух из
автоматов  и  винтовок  трассирующими пулями. Они  не понимали, что помогают
артиллеристам противника пристреляться.
     Два  быстроходных  тральщика   протралили  на  минном  поле  коридор  к
миноносцу. "Славный" задним  ходом  стал  подходить  к  теплоходу. Он  почти
приблизился  вплотную,  осталось только подать буксирный  конец... и  в  эту
минуту в теплоход угодил крупнокалиберный снаряд. На полубаке во все стороны
полетели красные и зеленые огни.
     Миноносец, опасаясь нового попадания, быстро  отошел на старое  место и
бросил якорь.
     К "Славному" попытался было подойти один из вернувшихся МО, но командир
миноносца, приняв его за торпедный катер противника, приказал открыть огонь.
     С  первого же залпа катер был  накрыт. Он разлетелся в  щепки. Тральщик
подобрал только двенадцать человек из всей команды.
     Теплоход  с сильным дифферентом  на нос продолжал  дрейфовать на минном
поле. Его полубак был на уровне  моря. Волны перекатывались по палубе. Стало
ясно: таким  притопленным миноносец не сможет  его буксировать. Надо спасать