было. Дьяков вновь принялся звать товарищей. Но ему воем и грохотом отвечало
море.
     Сорвав голос,  старпом спустился в центральный отсек и доложил военкому
о случившемся. Тот растерялся, предложил первое, что пришло на ум:
     -  Они,  наверное, еще плавают. Давай  поднимемся наверх,  привяжемся и
включим прожектор. Может, увидим их где-нибудь в волнах.
     - Я тоже  об этом  думал.  Но  на позиции  запрещается  зажигать  огни.
Погубим и себя и корабль, - сказал Дьяков. - Да и вряд  ли их  найдем. Лодка
пробыла  под  водой более трех минут. Если бы они удержались на мостике,  то
захлебнулись. А если сразу смыло, то их не быстро найдешь. Нас снесло с того
места и ветром и  течением. А в такой холодной воде долго не продержишься...
прошло уже больше двадцати минут. Они окоченели.
     - Но как же без командира и штурмана? - спросил военком.
     - Придется  мне за всех,  - ответил старпом.  - Попали  мы в передрягу!
Ведь просил командира: "Доложи по  начальству. Полежишь в госпитале, обождем
несколько дней". Нет, заупрямился,  точно сам на смерть просился. А теперь и
поиска не ведем, и людей погубили...
     Сетования  облегчения  не принесли.  Старпом и  комиссар  понимали, что
бессмысленно в такую волну ходить под перископом, и они решили отлежаться на
грунте, пока море не успокоится.
     Хриплым голосом  Дьяков стал подавать команды. Подводная лодка медленно
погрузилась на  пятидесятиметровую глубину  и наткнулась  на  крупные камни.
Здесь  хоть было и тише, но "эску" то поднимало волнением, то  опускало так,
что она скрипела, стонала и содрогалась. Вдруг что - то в корме треснуло.
     "Неужели винт  сломался? - подумал Дьяков. -  Тогда совсем беда - домой
не дойдем".
     Он немного продул цистерны  и стал искать  новое место.  Наконец  нашел
гладкое  дно на  шестидесятиметровой  глубине. Сюда  достигали  лишь  слабые
отголоски шторма.
     Море несколько  успокоилось лишь  к  утру  следующего  дня.  Подводники
всплыли и обнаружили, что один винт у них сломан. Немедля связались по радио
со штабом и доложили  о  случившемся.  Из Ленинграда пришел короткий приказ:
"Взять курс на Кронштадт". И больше ни слова.
     Домой  возвращались,  запустив  только  один  двигатель.  Чудом  прошли
опасные воды и лишь на траверзе Петергофа, когда  казалось,  что  уже попали
домой, внезапно обстреляла немецкая артиллерия. К счастью, ни одним осколком
корабль не тронуло.
     Обычно подводников, возвращавшихся с  позиций,  в Ленинграде  принимали
торжественно:  играл оркестр,  выходило приветствовать  начальство.  А  едва
двигавшуюся "эску" никто не встретил. Это был дурной признак.

     Пришвартовавшись к плавбазе "Смольный", стоявшей на Неве около  площади
Декабристов, Дьяков поспешил с докладом к начальству.
     В салоне  у командира бригады подводных лодок почему - то  были собраны
командиры  дивизионов.  Старпома они  встретили холодно, без обычных шуток и
рукопожатий.
     - Докладывайте, как потеряли командира? -  хмуро сказал комбриг и  даже
не предложил снять реглан.
     Стоя  перед  товарищами  -  подводниками как  на  суде,  Дьяков осипшим
голосом стал подробно рассказывать о случившемся в штормовом море.
     Не  дослушав  его  до конца, военком  бригады  вдруг поднялся  и  начал
натягивать на себя  шинель.  Он,  оказывается, спешил  на военный совет, там
ждали донесений о злополучной "эске".
     - Каково будет наше резюме? - спросил он у комбрига.
     - Доложи, что не все меры для спасения были приняты, -  ответил тот, не
глядя на старпома "эски".
     Комиссар,   козырнув,  вышел.  А  потрясенный   Дьяков,   и  прежде  не
отличавшийся ораторскими способностями, сумел лишь шепотом спросить:
     - Почему не все? С  чего вы взяли? Комбриг не удостоил  его ответом. Но
один из капитанов третьего ранга строго заметил:
     -  Надо  было поискать, хотя  бы для  очистки  совести. У  нас принято:
погибай, а товарища выручай.
     - Неправильно говорите, -  возразил ему  другой. -  •  Подводник в
первую  очередь  должен  думать  о выполнении  приказа. Войны  без  жертв не
бывает. Я так полагаю, что старпом не имел права покидать пост в центральном
отсеке. На розыски надо было послать  другого.  А  если бы  и Дьякова волной
смыло? Значит, корабль погибай без командира?
     Они  спорили, возражая один другому, словно находились на теоретических
занятиях и разбирали казуистическую задачу. Но вряд ли кто из них захотел бы
очутиться  в положении старпома. И все же, по словам  комдивов,  получалось,
что если не в том, то в чем - то другом капитан - лейтенант виноват.
     - Тогда отдайте меня под суд! - наконец не выдержав, потребовал Дьяков.
     Но и  под  суд  отдавать  старпома не  было оснований: он  умышленно не
нарушил ни устава, ни инструкций. Можно было только посочувствовать ему.
     Сочувствия, конечно, никто не высказал.
     Я  видел  сильно  изменившегося,  словно  пришибленного  беспощадностью
товарищеских  суждений  капитан -  лейтенанта.  Подводник  стал  не  в  меру
обидчивым и  подозрительным.  Рассказав  мне эту  историю, он насторожился и
ждал: не найду ли я какой-нибудь ошибки в его действиях?
     Трудно человеку жить, когда его несправедливо в чем - то обвиняют, а он