мичмана, который был у них за старшего, еще  юмора хватило спросить: "А  кто
там  у  вас  начальником  канители?"  -  "Грищенко",  - отвечаю.  "Верно,  -
соглашается он. - Подползай, только не вздумай стрелять, гранату брошу!"
     Подползаю. А у них  в живых четыре человека. И  у всех ранения.  Ребята
голодные, измученные. А у меня, кроме шнапса, ничего с собой. Выпили они  по
глотку и говорят: "Пока  совсем не рассвело, собери с мертвых оружие. Мы уже
ползать не в силах".
     Пополз я, два автомата подобрал, сумку патронами набил. А с едой плохо,
только в мешке убитого краснофлотца банку консервов и два сухаря нашел.
     Возвращаюсь, а ребята, видимо, понадеялись на меня,  спят. Бодрствовать
больше не смогли. Кто где лежал, так и ткнулся носом.
     Стал  я  их  охранять. Как  покажутся  фрицы  - даю короткую очередь  и
отползаю за другой камень.
     Утром  радио  загорланило  на русском  языке: "Рус, если  хочешь  жить,
сдавайся.  Подними руки  на  голову и выходи.  В плену  накормят".  Но никто
конечно не вышел.
     В  полдень,  увидев,  что  гитлеровцы  скапливаются  у  Золотой горы, я
растолкал  ребят.  Они  ополоснули  лица водой  из канавы, разделили на всех
банку консервов, съели по  полсухаря и залегли в круговую оборону. Атакующих
встретили  так, что во  второй раз  им не  захотелось  наступать. Но мы трех
человек потеряли. Остались в живых я и старшина.
     Гитлеровцы,  понадеявшись,  что  мы сами выдохнемся и выйдем сдаваться,
больше серьезных атак не предпринимали. Как только наступили сумерки, я зову
старшину: "Давай пробираться  к  морю". А  он  не хочет:  "Иди один, мне  не
доплыть". -  "Так у  нас  не  делается, говорю. Я  тебя по воде вдоль берега
дотащу к нашим".
     Поползли мы.  У Вольера в перестрелку попали.  Вскрикнул мой старшина и
не встает. Смотрю - разрывной пулей  висок размозжило. Дальше пополз один. В
воду у камышей, как  черепаха, на животе вполз.  Добрался до глубины,  хотел
маску надеть, но не пришлось: кислородный прибор пулями повредило.

     Пошел я по  горло  в воде  вдоль берега. Добрался до таких мест, где до
Кроншлота ближе было. Сбросил с себя мешавшую одежду и поплыл.
     Одно могу сказать - наши  балтийцы великое дело  сделали. Гитлеровцы за
эти  дни  поняли, с какими  людьми  им придется  драться. Страх заставит  их
зарыться в землю. Вот увидите...
     Политрук  раскраснелся, он  говорил  с нами  так,  словно  выступал  на
большом митинге.
     - Товарищи, прекратите... - потребовал врач. - У него жар, нужен покой.
     Несмотря на морскую закалку, политрук заболел двухсторонним воспалением
легких. Его сообщение о десантниках в официальные донесения не попало. "Мало
ли чего человек наговорит  в бредовом  состоянии".  Но я  поверил Бочкареву.
Такое в бредовом состоянии не придумаешь.
     Сегодня в Нижнем парке стрельба затихла.


        "БОЕВЫЕ БУДНИ"

     10  октября. Густо  посыпался  снег.  Он  покрыл  толстым  слоем землю,
выбелил  палубы  и  надстройки  катеров, прибрежные  камни. На  один  час  в
Кроншлот пришла зима. Но к  обеду  она отступила. Опять  вернулась осень, на
деревьях еще держится листва.
     Какой - то шальной "юнкере"  утром сбросил на наш островок "пятисотку".
Бомба угодила прямо в середину затона и  разорвалась, облепив грязью берег и
катера, стоявшие у пристани, смела с борта  краснофлотца. Это вторая  бомба,
упавшая на Кроншлот. Семнадцать дней самолеты противника не трогали нас.
     - Да за что вас бомбить? - как бы недоумевая, спрашивают на кораблях. -
Вы противнику не помеха.
     Моряки  шутят  зло.  Но  они  в  какой  -  то  степени  правы. В  нашем
разросшемся  хозяйстве  еще много  неполадок.  Вся  беда  в  том, что в одно
соединение  собраны  корабли  и  люди  разных  ОВРов.  Большие  и  маленькие
начальники  еще  не  присмотрелись  друг  к другу,  действуют  как  в  плохо
сыгранной  футбольной   команде.  Оперативные   дежурные,  послав  в  дозоры
тихоходные  тральщики, нередко забывают подбросить  им  горючее и  продукты.
Добывай  откуда  хочешь.  А охраняемый  участок  покинуть  нельзя, -  взыщут
строго. Если рация  вышла  из строя - беда: о  малом сторожевике могут  и не
вспомнить.
     На днях я побывал на ТЩ-67. Это бывший буксирный пароход.  Комиссар  на
корабле  -  старый комсомолец. У  него мощный боцманский  голос,  борцовская
фигура, а  на голове  - копна жестких, чуть  рыжеватых  волос.  В первые дни
войны его назначили в замполиты на судно, которое  по мобилизационному плану
должно было стать тральщиком.
     На призывном  пункте он познакомился со своим  командиром - лейтенантом
запаса   Чирковым,  прежде  плававшим   на  катерах.  Вместе   они  получили
обмундирование и отправились в Свирицу.
     Увидев у речной пристани свой корабль, Соловьев сильно огорчился, но не
показал вида, что расстроен. Зато Чирков закрыл рукой глаза и простонал:
     -  Ну  и  подсунули же  нам кораблик! На такой калоше  стыдно  на  люди
показаться.
     Но  выбора не было. Пришлось принимать грязное чудовище. Это был сильно