водолаза  прорвало:  он  принялся  вспоминать имена, детали, которых  мне не
хватало. Я схватил шариковую ручку, и мы вместе исправили и дополнили давний
рассказ.
     - А может, память что-нибудь еще выдаст? - с надеждой спросил я.
     -  Нет,  слабоватой стала. Разве  лишь  смешное да  забавное другой раз
вспомнится.  Такое почему  - то  крепче держится.  Вот, например, про тот же
самый  страх.  Был у нас  водолаз,  небольшой, весь  словно из тугой  резины
отлит, -  мускул на мускуле. Сергеем  Непомнящим звали. Ничего не  боялся. В
любую операцию посылай. Ему сам черт не брат. В темные  ночи один пробирался
по льду к батареям противника, залезал в белый спальный мешок и весь день из
торосов  наблюдал  за  противником, а следующей  ночью возвращался и  нужные
сведения приносил.
     К  концу  войны дело было.  Наш  сторожевой МО в шхерах около  Койвисто
немецкую  субмарину  потопил, В  штабе  флота  решили: раз  подводная  лодка
пробралась в наши воды, значит штурман имел карту минных полей и проходов. К
тому же он прокладку делал. Авось не успел уничтожить карты, их надо добыть.
Приказали это сделать нам.
     Глубина  в том месте оказалась  около  тридцати  метров.  Для  тяжелого
водолаза - чепуха, а для легкого - беда. Дело в том, что на глубине давление
выжимает из  костюма весь  воздух и тело  не дышит. Через  загубишь кислород
поступает  только  в  легкие. Но при давлении  в  четыре  -  пять атмосфер и
кислород  становится ядовитым.  Походят  мои  хлопцы  по  дну минут десять и
вылетают наверх. У одного кровь носом идет, у  другого из ушей, а у третьего
полная  маска пены. Искусственное дыхание надо делать, откачивать. А тут еще
финны из пушек обстреливают.
     Все же нашли мы субмарину на дне. Но как  в нее пролезть? Решили пройти
через люк центрального отсека, благо он  был отдраен немцами.  Спустятся мои
легкие водолазы  в отсек,  пробудут  в нем три - четыре минуты, и выбираться
надо. Ничего не успевают сделать, задыхаются.
     Решили  тяжелого  водолаза  снарядить.  Пригнали  бот  с  компрессором,
телефоном и шлангами. Я,  конечно, Непомнящего вызвал.  Сам натянул  на него
резиновый  комбинезон и медный  шлем  привинтил.  В  водолазных  бахилах  со
свинцовыми  подошвами да с пудовыми медалями на  груди и  спине Сергей  едва
ноги передвигал.
     "Сможет ли  он пролезть  в  узкую горловину?" - стал сомневаться  я. Но
делать  нечего, дал  ему фонарик и  щелкнул  по шлему - "иди, мол, ты парень
ловкий".
     Субмарину Непомнящий нашел быстро. Пыхтел,  пыхтел, но  все же пролез в
центральный  пост. Обшарил его  и  стал  отдраивать  другие отсеки.  Работал
больше  часа,  наконец по телефону передал:  "Нашел  пенал  с  картами.  Иду
наверх".
     Ждем мы его, шланги подтягиваем, а он вдруг на трапе застрял и не своим
голосом в телефон завопил; "Выручайте, чертовы покойники держат!"
     Я   легких  водолазов  на  помощь  послал.  Помогли  они  выкарабкаться
Непомнящему и к борту подтащили.
     Снимаю я с него шлем, а он  бледный,  губы  трясутся и  вроде заикаться
стал.  "Шо с тобой?" - спрашиваю, "С - со  страху,  - говорят.  -  Отдраиваю
отс-сек, а оттуда покойник за покойником выплывают.  Белые, разбухшие...  Ко
мне в  иллюминатор  заглядывают.  Чуть  фонарик из рук  не  выронил. Но  с -
стерпел  - не обращаю на них  внимания. В каюты капитана  и штурмана пролез,
Какие  были карты,  снял и  пенал  взял.  Возвращаюсь  обратно,  а  у  трапа
утопленники  скопились. На волю хотят  всплыть,  вверх  тянутся.  В - видно,
течение получилось. Раз-здвинул  я их и скорей на трап. Но не тут - то было!
Чую, держат: за шланги цепляются, на плечи давят. От этого в глазах искры...
и ноги ослабли. В - видно, с перепугу забыл воздух стравить: костюм раздуло.
Ну, ни туда ни сюда! П-пропал, думаю, и вот здесь завопил во все легкие..."
     - О как бывает! Самые железные могут дурным голосом закричать. Фантазия
доводит, - заключил свой рассказ Иван Васильевич.

     Вскоре нас  прервали.  Вошел  мой  сын, и  женщины  внесли  две большие
сковороды:  в  одной  дымилась  поджаренная  со  шкварками  картошка,  густо
посыпанная укропом, в другой золотились караси и лини утреннего улова.
     Закусывали мы не по - фронтовому, без "ста граммов". Иван Васильевич не
притронулся к  водке по  болезни, мой сын  - потому,  что не  положено пить,
когда  управляешь  машиной, а  мне  выделяться из  компании не хотелось. Так
бутылка "столичной"  осталась не  раскупоренной.  Но  мы  и без водки сумели
очистить обе сковороды и выпить жбан молока.
     На прощание я поинтересовался:
     - А не скучна жизнь в тихом месте? Вы ведь привыкли на людях быть.
     - Я и сейчас на людях, - возразил Прохватилов. - Выбирают в партбюро, в
сельсовет. Пропагандой занимаюсь. То  комсомольцы, то ленинградские  пионеры
позовут.  Надевай  все  ордена - и красуйся  в президиуме. В прежние времена
говорили: "Старость - это  когда дни тянутся, а годы  бегут". А у меня и дни
бегут. Удержу нет! Оглянуться не успел - седьмой десяток пошел.
     Иван  Васильевич нарвал  нам  большой букет тюль - панов  и, провожая к
машине, спросил:
     - А вы просто так, без всякого дела, не можете ко мне приехать? Ну хотя
бы рыбку  половить или  просто одному на бережку посидеть? Ведь вашему брату
иногда отвлечься, сосредоточиться надо.
     - Верно,  - согласился я. - Как только в городе затрет и от  телефонных