обозначены  буями и вешками, сходить с них опасно - наткнешься на отмели, на
подводные камни, на затонувший корабль, а то и на мину.
     Фарватер, по которому прежде ходили крупные корабли, сейчас оказался на
таком  близком  расстоянии  от  противника,  что  без   бинокля  можно  было
разглядеть  всякое продвижение по нему. Поэтому караваны шли  стороной -  по
северному фарватеру либо по мелководью.
     Залив окутывала осенняя тьма. Суда  шли затемненными. Буксиры  получили
специальное топливо, чтобы из  труб  не вырывались искры  и не валил  густой
дым. К дизелям были приделаны глушители. Курить запрещалось.
     Мы  плыли  в  тишине, нарушаемой только  плеском  волн,  глухим  стуком
механизмов и шлепаньем буксирных тросов.
     Я  не мог постичь,  как  командиры  бронекатеров в этой  кромешной тьме
умудряются замечать вешки и другие навигационные знаки? Судам, следовавшим в
кильватер, идти было  легче,  так  как серебристо светилась  широкая полоса,
оставляемая катерами на чернильной воде.
     В ораниенбаумский порт мы вошли  не видя ни  одного огонька. Здесь суда
разошлись по заранее намеченным причалам и сразу же началась разгрузка.
     Артиллеристы, сойдя  на  берег, построились  и немедля  покинули  пирс.
Баржи  же разгружались  натренированными  специалистами,  умело управлявшими
портовыми механизмами.  Стоило крану поднять с палубы  пушку и  поставить на
землю,  как ее  тут же подхватывал  трактор - тягач  и  утаскивал в укрытие.
Снаряды  извлекались  из трюмов в  ящиках  и сразу  попадали  на  грузовики,
которые один за другим уходили к подземным складам.
     Освободившиеся  суда моментально  отваливали  от  стенки и  отходили  в
залив,  а на  свободные места  швартовались сетевые заградители и самоходные
баржи, прибывшие из Лисьего Носа. На их палубах полно было пехотинцев.
     Я невольно усмехнулся, потому что  мне подумалось: "Если немцы и увидят
высадку войск, то  навряд ли поверят своим  глазам.  Какие же  разумные люди
станут заполнять  войсками "котел"? Скорей они  постараются тайно удрать  из
него".
     Проверка документов была строгой. Даже с командировочным удостоверением
Главного политического управления меня продержали в комендатуре более часа.
     Неожиданно начался артиллерийский обстрел. Снаряды со свистом пролетали
над головой и  разрывались на  акватории  порта, поднимая вверх то землю, то
воду.
     Поспешив в укрытие, я спросил у помощника коменданта:
     - Неужели гитлеровцы заметили ночные корабли?
     - Навряд ли, - ответил  тот. - Профилактикой занимаются: то вечером, то
утром пугают. По расписанию действуют.
     Меня  удивила  логика портовика,  но  он  оказался  прав:  минут  через
пятнадцать обстрел прекратился. Наступила тишина. Из землянок вышли саперы и
стали засыпать землей воронки, менять разбитые в щепы доски на причалах.
     Ораниенбаумский "пятачок" стал особой республикой, расположенной внутри
большого  блокадного  кольца. Он имел свой  малый обвод,  названный  немцами
"котлом".  Стенки  этого "котла"  были довольно  толстыми  и прочными. Кроме
железобетонных дотов, глубоких траншей, они с двух сторон имели минные поля,
надолбы и ряды колючей проволоки. А днище "котла" осталось все же дырявым. В
любой  день  через ораниенбаумский  порт могли утечь все войска, но они и не
думали покидать  свой  обжитый  "пятачок", наоборот -  Вторая ударная  армия
считает его своим плацдармом и каждую ночь получает пополнение. Отсюда будет
нанесен один из мощных ударов.
     Добравшись пешком до разрушенного вокзала, я сел в поезд, состоявший из
четырех классных  вагонов. Оказывается, Лебяженская республика, как прозвали
ее писатели, имеет свою железную дорогу, протянувшуюся вдоль моря на десятки
километров - от Ораниенбаума до Калищ.  По ней  ходят не только  приземистые
бронепоезда моряков,  но и довольно регулярно гражданский паровичок "овечка"
с издырявленными и посеченными осколками зелеными вагонами.

     Ровно  в  назначенный час два  железнодорожника прицепили  паровичок  к
составу, и он, без всяких сигналов, потянул вагоны в другой конец "пятачка".
Вагоны скрипели и  покачивались. В них набилось много женщин и  подростков в
серых  ватниках.  Это как  бы была гражданская форма Лебяженской республики.
Здешние  швейные мастерские, видимо, выпускали  одежду только такого цвета и
фасона. В ней легче было маскироваться.
     Местные жители везли в мешках и корзинах картофель и овощи. В этом году
хорошо уродилась брюква, репа, картофель и капуста.
     Оказывается, Лебяженская республика выращивала  свой хлеб, овощи и корм
скоту. Кроме того,  жители  работали  на  железной  дороге  и  в мастерских,
выпускающих военную продукцию.
     В  поезде  еще раз у всех  проверили  документы  и проездные билеты. Мы
ехали по часто обстреливаемой местности: по обеим  сторонам железнодорожного
полотна виднелись воронки, наполненные водой.
     Поезд останавливался  в  Малых и  Больших Ижорах,  в  Борках. Пассажиры
выходили и входили. Население уже привыкло жить  в "котле" и вело себя  так,
словно не было вокруг замаскированных зениток,  земляных щелей  и неожиданно
возникавшей пальбы.
     Я  сошел в старом лоцманском  поселке Лебяжье. Он  стал столицей  малой
республики. Здесь находился политотдел и многотиражная газета моряков.
     В  редакции  я  появился  в удачный  момент: отпечатанную  многотиражку
увязывали  в пачки для  отправки в дальние  воинские части. Пристроившись  к