Офицерам не то что не давали возможности ?ассимилироваться
?, органично врасти в новую армейскую среду
— напротив, создавали условия для сегрегации. Трудно представить, что в этой 
обстановке Тухачевский чувствовал
себя комфортно. Но он сделал выбор и следовал ему без сантиментов, тем более, 
имея щит высокой должности. Понимая, без сомнения, психологическое состояние 
мобилизуемых
и осознавая важность первого впечатления,
4 и 5 июля — дни начала призыва — Тухачевский лично
принимал в губвоенкомате бывших офицеров.
?Он сидел в туго перехваченной ремнями гимнастерке со следами
погон на плечах, в темно-синих, сильно поношенных брюках, в желтых ботинках с 
обмотками. Рядом на столе лежал своеобразный
головной убор из люфы, имевший формы не то пожарной каски,
не то шлема, и коричневые перчатки. Манеры Михаила Николаевича,
его вежливость изобличали в нем хорошо воспитанного человека. У него не было ни 
фанфаронства, ни высокомерия, ни надменности. Держал себя со всеми ровно, но 
без панибратства, с чувством собственного достоинства?15, — вспоминал один из 
призванных под красные знамена, приятель Тухачевского еще по пензенской 
гимназии Н. И. Корицкий, ставший его адъютантом в 1-й армии.
Мобилизованные офицеры, ожидавшие встречи с неотесанным
?краскомом? были приятно удивлены, видя в командарме человека из своей среды. 
Это, несомненно, было важным психологическим фактором.
Воспитанная дворянской средой потребность всегда хорошо
выглядеть — одна из основных черт Тухачевского на протяжении
всей жизни. (Об этом вспоминали и его сослуживцы-
офицеры, и товарищи по плену, и — позже — советское окружение.) Во время 
Гражданской многие его коллеги, бывшие
царские офицеры, служившие в Красной Армии, стре-
120
мились ?слиться с фоном?, стать своими среди солдат — рабочих
и крестьян. Небритые лица, папиросы-самокрутки, нечищеная
обувь и — уж конечно — заскорузлые ладони подтверждали
статус ?своего?. Это — не про Тухачевского, не только обладавшего ?породистой? 
внешностью, но остававшегося
верным дореволюционным привычкам. Так, один из сослуживцев Тухачевского по 
?боевому 1919 году? вспоминал, что Тухачевский ?всегда был в воротничке, в 
белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями
?16. Точно по Пушкину — быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей...
Одержимые шпиономанией особисты фиксировали как улики подтянутость и опрятность 
командарма, его холеные ногти и привычку надевать перчатки, садясь на лошадь, — 
метки презиравшегося революцией аристократизма. Плюс высокомерие и 
безапелляционность, подкрепленные неоспоримой
успешностью. Все это раздражало, порождало зависть, более того — ненависть. 
Тухачевский в 1919 году на некоторых
сослуживцев производил ?впечатление человека бесконечно
самовлюбленного, не считающегося ни с чем, чтобы только дойти до своей цели, 
достигнуть славы и власти, не считаясь с тем, через чьи трупы она его приведет, 
не заботясь ни о ком, кроме себя?17. У Особого отдела не было недостатка в 
такого рода компромате на Тухачевского. И все же пока компромат ложился в стол 
— Тухачевскому ?было позволено? вести себя именно так. ?Классово чуждые? 
вольности он с лихвой компенсировал военно-революционными услугами режиму.
16 июля Тухачевский прибыл в Пензу для организации мобилизационной работы.
?Проведенная в Пензенской губернии мобилизация дала Красной
Армии 1 065 офицеров разных родов войск. Из них 465 человек
отправились в 1-ю армию, 510 — в Пензенскую пехотную дивизию.
14 августа в результате дополнительной мобилизации в Красную армию было 
призвано 588 офицеров-артиллеристов и военных инженеров?18.
Примерно такие же показатели были и в других регионах, где проводилась 
мобилизация офицеров. (Параллельно на
121
территории Восточного фронта повсеместно проводилась и всеобщая мобилизация. 
Так, 31 июля Тухачевский опубликовал
в пензенской газете ?Молот? приказ о призыве артиллеристов
и кавалеристов, служивших в царской армии.) В целом
по стране с лета до конца 1918 года ?в советские войска было призвано 22 316 
бывших офицеров... В рядах Красной армии числилось 526 офицеров царского 
Генштаба из них 160 — бывшие генералы?19. Всего же с 12 июля 1918 года по 15 
августа
1920 года в Красную армию было призвано 48 409 бывших
офицеров, 10 339 военных чиновников20.
В советской историографии (за немногими исключениями)
роль бывших царских офицеров в РККА принято было всячески принижать, чтобы не 
возникло противоречия
утверждениям тезису о ?ведущей роли партии?, ?красных
командирах — выходцах их народа? и т. п. идеологическим
постулатам. Эта коммунистическая ?стерилизация? военно-политической истории тем 
более абсурдна, что предполагает цензурирование даже Ленина, признававшего
необходимость привлечения офицерства:
?Если бы мы не взяли их на службу и не заставили служить нам, мы не могли бы