кратко, но весьма определенно.
Его информация тем более интересна, что касается
она Преображенского полка, ?братского? Семеновскому,
ситуация в котором была схожей.
?Октябрь прошел в полку буднично, — вспоминал гвардии полковник,
— небольшой борьбой эсеровской и социал-демократической
(имеются в виду меньшевики. — Ю. К.) головки Полкового комитета с местными 
большевиками и принятия резолюции "Поддержки
Петроградского гарнизона". В декабре на выборах Кутепов был смещен в писаря, 
это был сигнал к "свободе выбора", масса офицерства в 2—3 недели растаяла. 
Небольшая группа с Кутепо-вым прямо на Дон, многие к Родзянко, задержались и в 
большинстве
погибли в Киеве, в ожидании Скоропадского, большинство вернулось
"домой" в Петроград. 12 декабря 1917 года в деревне Лука-Мале я последний раз 
виделся с Кутеповым. Он мне предложил:
"Едем на Дон, или, если хочешь, доверши демобилизацию, езжай
в Петроград, береги полковое добро и, когда немцы займут город,
обереги вдов, жен и всех, кого надо". Я принял второе и остался до конца января 
демобилизовывать полк?21.
Очевидно, что с Кутеповым имели возможность общаться
и руководители Семеновского полка, стоявшего в той же деревне.
В гвардейском Семеновском полку настроения разнились.
Д. Зуев полагал:
?Сохранилось много кадрового офицерства, наружно перекрасившегося,
очевидно, была крепкая социал-демократическая или эсеровская организация. Полк 
с фронта привез множество пулеметов,
гранат, патронов и т. п. Полк открыто выступает на Советской
97
платформе, но находит себе удобный выход: оберегать революционный
порядок и охранять Госбанк. Развитие этой политики привело
к тому, что после полной ликвидации остатков гвардии Семеновский
полк под наименованием — полк охраны им. т. Урицкого существовал до весны 1919 
года, когда перешел около деревни Вы-ра на сторону Юденича?22.
По воспоминаниям другого офицера-семеновца, бывшего
полковника Л. Дренякина, арестованного в 1930 году:
?Во время встреч с 1918 по 1919 г. с офицерами Семеновского
полка — Зайцевым Всеволодом, Орловым, Энгельгардтом, Гильшером, Поповым, 
Эссеном, Поливановым и Бремером, они говорили: "Дальнейшее пребывание в 
Советской России становится
невозможным. Власть, взятая большевиками, ведет к гибели
родины. Чтобы не допустить этого, необходимо принять меры к тому, чтобы 
свергнуть Соввласть. Одним из практических методов
для свержения Советской власти является непосредственная
помощь белым. Оказание помощи белым надеялись осуществить
через переход на сторону белых: к Деникину на юг, в Финляндию и т. д."?23.
После захвата власти большевиками офицерству пришлось
делать выбор: уйти или остаться. С одной стороны, казалось невозможным служить 
под властью врагов империи,
с другой, уйти — значило оставить армию в руках людей,
в массе своей не имевших представления об управлении
ею. Некоторые склонялись к тому, чтобы признать власть Совнаркома — дабы спасти 
остатки армии. Часть офицеров, не представляя себе сути и задач большевистской
партии, полагала, что большевики, взяв власть, будут заинтересованы в 
сохранении армии. Большинство же переходило
на сторону белых генералов. Разумеется, в офицерской
среде были и радикалы, симпатизировавшие большевикам. Но это — исключения.
Стремление к разрушению прежней власти неизбежно толкало большевиков к 
разложению старой армии. Армия стала ареной острой политической борьбы. 
Образование солдатских комитетов явилось значительным шагом углубления
в воинской среде классовой дифференциации, вовлечения солдатских масс в 
политическую борьбу.
98
Эти меры поставили офицерство и в крайне тяжелое материальное положение, 
особенно в тылу.
?Положение офицеров, лишенных содержания, самое безвыходное,
а для некоторых равносильно голодной смерти, так как все боятся давать офицерам 
какую-нибудь, даже самую черную работу; доносчики множатся всюду, как мухи в 
жаркий летний день, и всюду
изыскивают гидру контрреволюции?24.
Тухачевский первое время даже не вступал в дискуссии о ситуации в стране: он 
внимательно слушал. И — делал выводы, не торопясь принимать решения. Капитан А. 
Ти-польт вспоминал:
?Мы встретились с М. Н. Тухачевским лишь поздней осенью 1917 года, после его 
счастливого побега из плена. Стали видеться почти ежедневно. Нам было что 
вспомнить, о чем поговорить. Случилось
так, что моя комната превратилась в своего рода полковой клуб. Сюда набивались 
офицеры, унтер-офицеры, солдаты. Шум, споры, облака табачного дыма. Впечатление 
такое, будто все проснулись
после многолетней спячки и каждый сейчас же, немедленно
должен получить ответы на вопросы, терзавшие всех нас в последние