месяцы. Михаил сосредоточенно прислушивался к нашей полемике, но сам 
высказаться не спешил. Чувствовалось, что в нем происходит напряженная 
внутренняя работа?25.
?Революция только тогда имеет какой-либо смысл, когда она умеет защищаться?, — 
этот лозунг Ленина Тухачевский понял и прочувствовал.
?Проблема власти была основной у Ленина и у всех следовавших
за ним. Это отличало большевиков от всех других революционеров.
И они создали полицейское государство, по способам управления
очень похожее на старое русское государство. Но организовать власть, подчинить 
себе рабоче-крестьянские массы нельзя одно силой оружия, чистым насилием... 
Большевизм вошел в русскую жизнь, как в высшей степени милитаризованная сила
?26, — писал Бердяев.
Зимой 1917/1918 года и весной 1918-го, когда миллионные
солдатские массы хлынули с фронта в тыл, по всем дорогам,
особенно вдоль железнодорожных путей, пошла невиданная еще волна бесчинств и 
насилия. Офицеры, даже
снявшие погоны, становились жертвами скорых рас-
99
прав — по первому подозрению какого-нибудь ?бдительного
товарища?. Множеству из тех, кто пробирался к семьям,
не суждено было с ними встретиться. Опасность исходила
отовсюду — от разгулявшейся толпы на станциях, от местных большевистских 
комендантов, исполкомов, чрезвычайных
комиссий и т. д., наконец, от любого, пожелавшего
доказать преданность новой власти доносом на ?гидру
контрреволюции?... От солдат, которым могла показаться подозрительной чья-то 
?чересчур интеллигентная
? внешность. У Тухачевского этот ?недостаток? был ярко
выраженным. Но он, несмотря на ?чуждую?, аристократическую
внешность и подчеркнуто непролетарские манеры, видимо, умел находить общий язык 
с простым народом.
?Я снова прибыл на фронт, где и был вскоре избран ротным командиром?27, — писал 
Тухачевский. Избрали, несмотря на предубеждение к ?золотопогонникам?.
Подвигнуть большинство офицеров на защиту Временного
правительства было невозможно: эмоциональное впечатление от восьми месяцев 
травли собственным ?начальством
? было исключительно сильно. Поэтому, когда Временное правительство пало, очень 
многие, совершенно
не обманываясь относительно дальнейшей своей участи,
тем не менее испытали даже некоторое злорадство.
?События застали офицерство врасплох, неорганизованным, растерявшимся, не 
принявшим никаких мер даже для самосохране-
28
ния — и распылили окончательно его силы? .
Массовой поддержки офицерства правительство не получило.
Весьма характерный разговор состоялся 4 ноября по прямому проводу между 
генералами В. А. Черемисовым и Я. Д. Юзефовичем.
?Пресловутый "комитет спасения революции", — говорил Черемисов,
— принадлежит к партии, которая около восьми месяцев правила Россией и травила 
нас, командный состав, как контрреволюционеров,
а теперь поджала хвосты, распустила слюни и требует от нас, чтобы мы спасли их. 
Картина безусловно возмутительная?29.
Деникин утверждал:
?Позволю себе не согласиться с мнением, что большевизм явился решительной 
причиной развала армии: он нашел лишь бла-
100
годатную почву в систематически разлагаемом и разлагающемся организме?30.
Кроме политических обстоятельств, способствовавших разложению царского 
офицерства, были обстоятельства ?внутрицеховые?, порожденные Первой мировой:
?наиболее распространенный тип довоенного офицера — потомственный
военный (во многих случаях и потомственный дворянин),
носящий погоны с десятилетнего возраста — пришедший в училище из кадетского 
корпуса и воспитанный в духе безграничной
преданности престолу и отечеству, — практически исчез?31.
Кстати, Тухачевский относился именно к этому, ?уходящему
? типу офицерства — потомственный дворянин, потомственный
военный, пришедший в училище из кадетского
корпуса. Но ?духа безграничной преданности? не имел категорически, с детства.
Социальный состав офицерского корпуса к 1917 году резко изменился. 
?Качественный уровень? упал: прапорщики
запаса и абсолютное большинство офицеров ускоренного
производства были по своей сути не военными людьми, а произведенные из 
унтер-офицеров, имея неплохую
практическую подготовку и опыт войны, не обладали
ни достаточным образованием, ни офицерской идеологией
и понятиями. Но чувство офицерского долга у людей, которые вряд ли могли 
рассчитывать на офицерское
звание в обычных условиях, было даже более обостренным,
и нежелание расставаться с погонами дорого обошлось многим после Октябрьского 
переворота. При этом, как отмечал Н. Н. Головин,