до четырех вылетов. И каждый раз попадаете под ураганный огонь с земли. Скажите 
откровенно: вам не страшно? 

— Огонь? Какой огонь? Почему страшно? — удивился Степанян и взял из штабеля 
огромный РС. — Смотри, какой красавец! С таким ничего не страшно. 

Он нежно погладил головку снаряда и, приложив кончики пальцев к губам, смачно 
чмокнул: 

— Не снаряд — персик!.. Понимаешь?..




«ПОГИБАТЬ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА»


Вот уже и январь на исходе. Зима выдалась снежная, морозная. А в землянке нашей 
тепло и уютно. Сегодня утром получены хорошие вести: войска, защищавшие Москву, 
продолжают наступление. Комиссар и парторг снова колдуют возле карты. Красными 
флажками помечены на ней Калуга, Сухиничи, Киров, Можайск, Торопец. 

Горячо обсуждаем мы ход наступления наших войск под Москвой. А глаза наши 
невольно тянутся к карте, на которой обозначены боевые рубежи Волховского 
фронта. Рубежи эти тоже помечены флажками, но передвигать их некуда. Надежды, 
что наши войска с ходу прорвут блокаду Ленинграда, остаются пока надеждами. 
Фашисты яростно сопротивляются и с невиданным ожесточением цепляются здесь за 
каждый клочок захваченной ими земли. 

Замерли на карте наши флажки на линии Грузино — Кириши — Погостье — Вороново — 
Липки. От Липок по берегу озера всего двенадцать километров до Шлиссельбурга. 
Неужели противник так силен на Синявинских высотах, что его никак не одолеть? 

— Надо сюда наши штурмовики послать, — говорит Сухов. — Они на этих двенадцати 
километрах все разнесут в пух и прах. Только успевай наступать за ними!.. 

Но рекомендации Сухова почему-то не приняты в расчет. В район Вороново — Липки 
приказано послать не штурмовики, а истребители. Задача — прикрывать с воздуха в 
течение часа этот участок линии фронта. Получив столь неожиданное задание, 
командир опускает телефонную трубку на рычаг и смотрит на меня: 

— Давай-ка сходи туда с нашими новичками. Вылет через десять минут. 

Громодвинников, Борисов, Кочур и я одеваемся. И в этот момент командир подает 
мне письмо: 

— Чуть не забыл. Из Вологды. Наверное, от жены. 

Точно, из Вологды. Открываю конверт и прежде всего нахожу в нем фото. Валя 
держит на руках дочурку. Глаза у малышки веселые. Она так бойко смотрит на меня.
 На обороте снимка написано: «Мой папа на фьёнте бьет фасиску гадину!» Жена в 
письме рассказывает, что Нинушка говорит так, когда спрашивают, где ее папа. 

— Вот, товарищ командир, какая у меня дома помощница растет. Причем уже в 
политике разбирается. 

Мясников с улыбкой рассматривает фото: 

— «Бьет фасиску гадину...» Молодец!.. Мой Юрка постарше. Ему уже скоро шесть. 
Все в войну играет с ребятами. Авиатором хочет стать, как папа... 

Новые летчики нашей эскадрильи капитан Громодвинников и старший лейтенант Кочур 
прибыли к нам из гражданской авиации. Капитан Борисов — из пожарной (нес 
патрульную службу — охранял леса). В первые месяцы войны они освоили 
истребитель и недавно прибыли к нам. 

Мы садимся в самолеты и уходим на задание. Письмо я кладу в карман, а фото 
укрепляю в рамке графика девиации. Пусть Валя и Ниночка смотрят на меня в 
полете. И не беда, что карточка закрывает часть графика. Девиация — это 
отклонение компаса от магнитного меридиана под влиянием находящегося вблизи 
железа. Но мы не заблудимся — район хорошо изучен. 

На протяжении пятидесяти минут прикрываем мы участок линии фронта. Признаться, 
мне больше по душе ходить вот так, над передним краем, чем сопровождать 
штурмовики. Здесь мы сами себе хозяева. Здесь, что называется, инициатива в 
наших руках. 

Почти под нами темнеют захваченные врагом станция Мга и Шлиссельбург. Мы видим 
Колпино и дымящий трубами возле самой линии фронта героический Ижорский завод. 
Скованная льдом Нева теряется в белесой дымке, нависшей над Ленинградом. Хорошо