Петр идет рядом, не отстает. Молодец, дело свое знает. По радио ни слова. Раз 
подняли в такую погоду, значит, над дорогой где-то шныряют фашистские 
истребители. Между тем автомашины идут и идут. Хотя нет, вот одна из них стоит 
под углом к направлению движения. На снегу возле нее лежат люди, должно быть 
пострадавшие от воздушного налета. 

Мы с Петром переходим на правую сторону дороги, чтобы не встретиться лоб в лоб 
с «мессершмиттами», если они пойдут нам навстречу. Но ледовая трасса окончилась.
 Под нами станция Ладожское Озеро, карельский берег. Разворачиваемся обратно и 
видим скопление машин. Здесь тоже что-то случилось. Люди машут нам руками в 
сторону озера. Значит, фашисты только что улетели. 

Опять мы идем правее дороги, теперь уже в сторону Кобоны. Забираемся под самые 
облака, чтобы быть менее заметными. Проходят каких-нибудь две минуты, и под 
нами поперек трассы курсом на север проскакивает пара фашистских истребителей. 
Пока мы развертываемся, они исчезают. Прикидываю: вражеские пилоты вряд ли 
видели нас. Они, должно быть, только что пришли сюда на смену своим 
предшественникам. При такой плохой видимости «мессершмитты» наверняка будут 
разворачиваться влево. Летчик-истребитель держит ручку управления правой рукой. 
Наблюдать и разворачиваться ему всегда удобнее влево, а в сложных 
метеорологических условиях да еще на малой высоте — тем более. Это значит, что 
фашисты сейчас выйдут на дорогу около станции Ладожское Озеро, где так много 
машин. 

Даю полный газ, Чепелкин идет рядом. Только бы не упустить их! Только бы не 
упустить!.. 

— Вот они, Петро! — кричу я по радио Чепелкину. Между тем пара «мессершмиттов» 
снижается над колонной грузовиков. Я прицеливаюсь сначала в «мессершмитт», 
идущий сзади. Но он неожиданно отваливает в сторону и исчезает из виду. Тогда я 
догоняю ведущего. Он уже дал очередь по одной из автомашин. Открываю огонь. 
Окутанный черным дымом вражеский истребитель резко отворачивает в сторону, но 
тут же перевертывается на спину и падает на лед. 

Вот так, фашист, с Новым годом! 

Красное пламя и космы черного дыма на белом снегу. 

Люди бегут по снежной целине озера к месту падения «мессершмитта». 

Но где же второй самолет? Мы не видим его. Должно быть, у противника в этом 
районе есть где-то станция подслушивания. Неспроста ведомый «мессершмитт» ушел, 
стоило мне только крикнуть: «Вот они, Петро!» Ведущий, видимо, надеялся ударить 
по автомашине и тоже ускользнуть, но ему это не удалось. 

Мы трижды проходим над дорогой до Кобоны и обратно, но с самолетами противника 
больше не встречаемся. 

На стоянке ко мне подбегает сияющий Чепелкин. 

— Красиво! — говорит он, имея в виду атаку на «мессершмитт». А немного погодя 
Петр по-мальчишески предлагает мне: — Чтобы весь год был победным, давай 
меняться регланами! 

— Что ж, это дело. 

Мы переодеваемся, и выходит, что мой реглан лучше сидит на Чепелкине, а его — 
на мне. Под одобрительные возгласы присутствовавших при обмене техников бежим в 
землянку доложить Мясникову о выполнении задания. 

— Значит, с Новым годом! — пожимает он нам руки. 

С новой победой! — обнимает нас Михаил Захарович.

— А как нога? — интересуется медсестра Лиза Боровкова. 

Приняв положение «смирно», я торжественно произношу заранее заготовленную 
стихотворную фразу: 

		Милый доктор Айболит, 
		Я теперь не инвалид. 
		Вам сердечное спасибо, 
		Нога больше не болит! 

Все смеются, а Лиза целует меня в щеку и оставляет на ней красный лепесток. 
Такой же лепесток оставляет она и на щеке смутившегося Петра. 

Весь тот день патрулировали над дорогой наши самолеты, но встреч с врагом 
больше не было. Вечером поднялись в воздух Чепелкин и командир. Два Яка 
развернулись над аэродромом и ушли в беспросветную мглу Ладоги. И в этот-то час