врагами Новгороде. Неужели он, как и Петергоф, весь в руинах?.. 

Возвращаюсь домой, обдумываю план очередного номера «боевого листка». Хочется 
сделать его как можно более ярким и интересным. Пока мне нельзя летать, времени 
для «боевого листка» будет у меня достаточно. 

Идут день за днем, и каждый приносит с собой какое-либо важное событие. 

Войска Южного фронта выбили фашистов из Ростова-на-Дону. Войска Волховского 
фронта взяли город Тихвин. 13 декабря радио сообщает о грандиозном наступлении 
наших войск под Москвой. 

Приятно видеть, как повеселел Сергей Сухов. Еще бы! 16 декабря освобожден его 
родной Калинин. Матвей Ефимов в свободное от полетов и дежурств время буквально 
не отходит от карты. Старательно переставляет он на ней флажки, обозначая 
освобожденные города и даже сравнительно небольшие населенные пункты, Эх, на 
Можайск бы ударили! — разглядывая карту, мечтательно говорит Ефимов. — От него 
и Вязьма не далеко. От Вязьмы до нашего Ярцева рукой подать. А там и родной 
Бережок рядом. 

— А ты, Матвей, в Ставку напиши, — шутя советует Сухов. — Мол, так и так, мы, 
смоляне, просим...

Ефимов старше Сухова на шесть лет. Он командир звена. Сергей летает в паре с 
Матвеем с первого дня войны. Большие друзья, они неразлучны ни на земле, ни в 
воздухе. Сухов умеет дорожить этой дружбой. Он высоко ценит жизненный опыт 
Ефимова. Известно, что Матвей был комсомольским вожаком колхоза, потом 
председателем сельсовета. Он прослужил два года в наземных войсках, командовал 
танковым экипажем. Ко всему тому Ефимов окончил Коммунистический университет 
имени Свердлова в Москве. 

— Тебе бы комиссаром быть, а не летчиком, — говорит иногда Сергей. Но он знает 
также об огромной любви Матвея к авиации. Эта любовь и привела Ефимова после 
окончания университета в стены Ейского авиационного училища... 

Матвей отмечает на карте маршруты побед нашей армии. И мы все следим за 
перемещением красных флажков на запад от столицы. Для нас это праздник. А какой 
подъем вызывает у авиаторов, прикрывающих Ладожскую ледовую трассу, то, что 
наши войска погнали немцев от станции Вобокайло и города Волхова. По железной 
дороге Тихвин — Волхов снова текут грузы к ледовой трассе. Не удалось и не 
удастся противнику окружить вторым кольцом блокады Ленинград! 

Мне уже невмоготу сидеть без дела. 

— Я здоров! — говорю я доктору. 

Но отек ноги еще не прошел, и приговор доктора краток: «Сидеть и не рыпаться!» 

Показываю ему, что я уже не только могу ходить, но и бегать. Наконец, шумно 
возмущаюсь. Но не помогает даже эта мера. Мне напоминают, что в бою летчик 
вынужден иногда пользоваться парашютом. Приземлиться с больной ногой не так 
просто: можно вызвать травму здоровой. А это в зимнее время, да еще вдалеке от 
жилья, означает для человека гибель. 

Последнее, что я делаю в доказательство своего выздоровления, производит 
впечатление. Я забираюсь на сосну и с довольно приличной высоты сигаю вниз. 
Медицина фиксирует этот факт и сдается. 

И вот я летаю в паре с Петром Чепелкиным. Летаем над ледовой трассой. Машин на 
ней много. Погода стоит плохая, и фашистов в воздухе нет. 

Новый год мы отмечаем скромно. 1 января — усиленная готовность с рассвета. 
Дежурим, сидим в кабинах, а погоды нет и нет. Выбираемся немного размяться. 
Петр начинает рассказывать мне о девушке, с которой он недавно познакомился. 

— Зовут Мотей. Работает медсестрой. Очень-очень хорошенькая. Как-нибудь 
познакомлю... 

— Какой же подарок ты приготовил ей к Новому году? — спрашиваю я. 

Он пожимает плечами, задумывается и весь как бы светится изнутри. Хлопок 
сигнальной ракеты прерывает наш разговор. 

— Воздух! — кричат техники. 

Выруливаем, взлетаем. Идем на высоте пятидесяти метров. Кругом белым-бело. 
Только лес да редкий кустарник помогают ориентироваться в пространстве. Над 
озером плывем как в молоке. Скорей бы выйти на трассу. Вглядываюсь в 
беспросветное белое марево и наконец вижу машины. Дорога!