— Вы летчик? У вас ранение? 

В ответ я пробормотал что-то невнятное, чувствуя, как краснею. 

— Какие отважные вы люди! — продолжала она. — Я недавно наблюдала бой над 
городом. Впервые видела, как наши «ястребки» сбили немецкий самолет, как он 
дымил и падал. Потом стал падать наш. Я закрыла лицо руками. Не могу этого 
видеть. Вы знаете, мы готовы, не уходя с завода, работать день и ночь, чтобы 
только поскорей разбить фашистов. 

— Ничего, разобьем, — сказал стоявший рядом мужчина. — Я этих псов-рыцарей и в 
германскую и в гражданскую лупил. — Он поднял свои могучие кулаки. — А нужно 
будет, сынок, — опять винтовку возьму... 

Неожиданно он расстегнул пуговицы своего старенького пальто, распахнул его: 

— Вот она, старая гвардия-то!.. 

Все стоявшие поблизости увидели на пиджаке этого немолодого уже человека 
Георгиевский крест на полосатой поблекшей ленточке и орден «Знак Почета». 

— Спасибо, отец! — Я пожал ему руку, Между тем ко мне придвинулся старичок, 
сидевший до этого молча. 

— Скажите, молодой человек, — поинтересовался он, — а у вас есть награды? 

— Он же еще только начал воевать, — ответил за меня орденоносец. — У него все 
впереди. Так, сынок?.. 

Я не знал, что сказать. Признаться, мне хотелось показать этим людям свои 
ордена. Но я опасался, не будет ли это выглядеть как позерство и хвастовство. 

— Нет-нет, вы не стесняйтесь, — видимо понимая, что меня удерживает, заговорил 
старичок. — Наградами можно только гордиться. 

Я слегка отогнул борт реглана. Старичок округлил глаза:

— Орден Ленина?.. Орден Красного Знамени?.. Это за что же?.. 

— А ну?.. Покажи, покажи! — повернулся ко мне старый солдат и сам распахнул мой 
реглан. — Вот это да! — протянул он и, окончательно повергая меня в смущение, 
снял шапку со своей седой уже головы. 

Тут я совсем стушевался. Но, к счастью, мы уже приехали на Поклонную гору, и 
едва трамвай остановился, как я поспешил выбраться из него и, превозмогая боль 
в ноге, дал ходу на костылях. 

«Болван, хвастунишка!» — ругал я себя. 

Но где-то в душе осталось теплое чувство к моим спутникам, простым рабочим 
людям, принимающим так близко к сердцу успехи и неудачи нашей армии. 

В штабе соединения мне сообщили, что наш полк покинул прежний аэродром и 
перебазировался в район Ладоги, но что мой самолет остался на старом месте. 
Утром я снова отправился в путь и в полдень кое-как прикостылял на аэродром. На 
стоянке было пусто. Сиротливо стоял в капонире мой истребитель. И вдруг: 

— Кирилл, ура!.. Командир приехал!.. 

— Из землянки выбежал Алферов, а следом за ним техник Евсеев. 

— Вот неожиданность! Как ты тут оказался? — удивился я. 

— Меня инженер оставил здесь как «безлошадного», чтобы я выпустил вас, — 
пояснил Евсеев, 

— А Грицаенко? 

— Саша на новом аэродроме. Прилетите туда и сразу же начнете работать с вашим 
техником. 

— Да, пожалуй, это сделано разумно. Ну что ж, приглашайте в дом. 

Мы вошли в землянку. Кирилл протянул руку к раскаленной печурке. 

— Обогреть — обогреем, а угостить нечем. Два дня сидим без еды... 

Я растер озябшие руки и вытащил из кармана все, что у меня было: триста граммов 
хлеба, полученных в столовой на дорогу, и кусочек, оставшийся от завтрака. 
Кирилл и Борис подкрепились и начали расспрашивать меня о Ленинграде.