выводит меня из раздумья: 

— Эй, страж воздушный! — Сергей стучит по фонарю кабины. — Пошли на построение! 


— А что там? По какому случаю? 

— Начальство большое приехало. Наверное, указания давать будет. 

— Не могу, время не вышло. Еще двадцать минут. 

— Ну давай, померзни немножко... 

И начальство, и все наши собираются поблизости от капонира, в котором стоит 
самолет Костылева. Я вижу стол, покрытый красной материей, а возле него — 
незнакомых мне людей. Здесь же стоят командир полка Кондратьев, командир нашей 
эскадрильи Мясников, комиссар Исакович. Техник сообщает мне, что приехал член 
Военного совета КБФ контр-адмирал Н. К. Смирнов с представителями штаба ВВС. 
Большой группе наших летчиков и техников будут вручены боевые награды. 

Из кабины истребителя я с интересом наблюдаю за торжественной церемонией 
вручения орденов. Один за другим подходят мои друзья к столу, на котором лежат 
коробочки с боевыми наградами. Я слышу взволнованно звучащие слова: «Служу 
Советскому Союзу!» — и вместе со всеми аплодирую награжденным. 

Неожиданно там, возле стола, прозвучала моя фамилия. Товарищи машут мне руками: 
ну-ка, быстрей! 

Не снимая шлемофона, поспешно подхожу к столу. Адмирал сам расстегивает мой 
реглан, шилом просверливает на гимнастерке дырочки и прикрепляет к ней орден 
Ленина и орден Красного Знамени.

— Слышал, вы мой земляк, вологодский, — говорит он, пожимая мне руку. 

— Так точно, товарищ адмирал. 

— Много раз приходилось мне вручать награды. Но чтобы вот так — сразу два 
ордена, да еще каких! — -этого не припомню. — Он еще крепче стискивает мою 
руку: — Молодец, земляк! 

Я отвечаю уставным «Служу Советскому Союзу!» и бегу к самолету. Но друзья 
окружают меня и наперебой поздравляют с наградами. Я тоже поздравляю их. И в 
это время к нам подходит комиссар Исакович. 

— Ну-ка, покажись, орденоносец, дай-ка и я тебя поздравлю! — говорит он, 
заключая меня в могучие объятия. И тут происходит неожиданное. Чтобы не упасть, 
мне приходится сделать шаг назад. А там ямка, занесенная снегом. Нога 
подвертывается. Я вскрикиваю от боли. Михаил Захарович отпускает меня, но все 
еще трясет мою руку. А я опускаюсь на снег, тру ногу, но боль не проходит. 
Пытаюсь снять сапог. Но это мне не удается. Тогда Матвей Ефимов берет финку и 
разрезает сапог. С удивлением обнаруживаю, что нога распухла от стопы до самого 
колена. С помощью друзей кое-как добираюсь до землянки. 

Вечером меня отвозят в дивизионный госпиталь, а на следующий день я уже в 
Ленинграде, в военно-морском госпитале. 

Госпиталь переполнен ранеными. Врач осматривает мою ногу: 

— Ну что ж, все ясно... 

Помедлив, он произносит зловеще звучащее слово «блокада» и делает мне 
двенадцать уколов в области повреждения. 

— А теперь попробуйте пройтись по палате без костылей. 

Ступить распухшей ногой страшновато, но я пытаюсь сделать это и, к удивлению 
своему, особой боли не ощущаю. 

— Ну вот и хорошо. Спадет опухоль — поедете в часть, — говорит хирург... 

На четвертый день я уговорил няню помочь мне получить одежду и, прихватив на 
всякий случай костыли, тайком покинул госпиталь. Мне казалось, что все здесь 
должны были втайне посмеиваться надо мной. Ну как же! Человек повредил ногу в 
таких веселых обстоятельствах — принимая поздравления друзей. 

Трамвайная остановка была рядом, но ждать трамвая, который шел на Поклонную 
гору, пришлось минут двадцать. Наконец он появился. Подняться в вагон помогла 
мне пожилая женщина. Она же уступила мне свое место. Я уверял ее, что могу 
постоять, но женщина заставила меня сесть.