Эскадрилья располагала двумя типами истребителей: 3 и ЯК-1. Оба самолета имели 
один и тот же двигатель. Только деревянная машина ЛАГГ-3 была тяжелей, а 
истребитель смешанной конструкции ЯК-1 — легче и маневренней. Мясников, Львов, 
Бабернов и Чепелкин предпочитали ЯК-1. Костылев, Ефимов, Сухов и я были 
убежденными «лагговцами». «Группа ЯКов», «группа ЛАГГов» — так в шутку называли 
мы себя в ту пору.

Были у нас названые братья — старшие лейтенанты Львов Семен Иванович, Бабернов 
Василий Иванович и Сухов Сергей Иванович. Львов и Бабернов имели ордена 
Красного Знамени, Сухов — знак ГТО.

Это чтобы потом дырочку на кителе не сверлить, — шутил Сергей.




НИКТО НЕ ВЕРИЛ ТИШИНЕ


Третий день над главной базой Балтийского флота стоит тишина. Погода хорошая, а 
в воздухе ни одного вражеского самолета. Будто и войны нет.

Ефимову, Сухову и мне выпало с утра дежурить. Сначала мы сидели в кабинах, 
потом командир разрешил нам покинуть их, но приказал никуда не уходить от 
истребителей. Мы втроем собрались возле моей машины. Холодновато. Попрыгиваем, 
разминаемся.

— Что, озябли? — говорит, подходя к нам, инженер Сергеев. — Ну, погрейтесь, 
погрейтесь.

— Кабы подраться сейчас, враз бы согрелись! — отзывается Сухов. — А так что?

— А правда, товарищ командир… Что это мы все дежурим? Почему не летаем? — 
спрашивает у меня моторист Алферов.

— Не летаем потому, что фашисты не летают.

— А почему они не летают?..

Инженер кладет руку на плечо моториста:

— Ох и дотошный же ты, Алферов! А я вот что тебе скажу. Фашисты в эти дни 
сбитых нами стервятников хоронят — это раз. Поминки справляют — это два. 
Починяются — это три!..

Все мы улыбаемся. Нам по душе оптимистическое настроение Сергеева.

— Знаешь, сколько их после боев не вернулось на базы? Ого! — продолжает он 
между тем. — Зенитный огонь Кронштадта, — инженер многозначительно поднимает 
палец, — над Берлином такого нет! Да еще наши истребители фашистов потрепали. 
Ну, а бомбардировщик починить, сам понимаешь, — это не нашу пичугу. Вот и не 
летают…

Алферов слушает инженера, приняв положение «смирно». Потом он благодарит его и 
уходит в капонир, где у моториста всегда немало дел,

— Нам бы недельку затишья, — раздумывает вслух Сергеев. — Отдохнули бы немножко.
 А то ведь техники прямо на ходу спят. Ну да ладно, — спохватывается он, — 
Забалакался я тут с вами. У меня ведь тоже дела…

Инженер уходит, а Сухов вдруг, озорно похохатывая, схватывает меня за руку:

— Тебя, что ли, отлупить?

— Медведь чертов, — вырываюсь я. — Привык на маленьких нападать. Ты вон с 
Матвеем попробуй.

— А ну что ж, давай! — задорно откликается Ефимов и подходит к Сергею, широко 
расставляя ноги.

— С тобой неинтересно, — отмахивается Сухов. — Да и жалко тебя. Парторг как — 
никак. — Он дружески обнимает Ефимова. — А ведь правда, Матвей, так и врезал бы 
я сейчас какому — нибудь «мессеру». Аж руки чешутся...

— Еще успеешь, — говорю я. — До Берлина путь дальний.

Мы присаживаемся на сложенные в кучу чехлы. Разговор идет о том пока что 
отдаленном будущем, когда наша армия погонит фашистов от Ленинграда.

— Поскорей бы уж! — мечтательно говорит Сергей. — Последний фашистский самолет