Наши ребята сделали сегодня уже по четыре вылета и теперь отдыхают. Ефимов 
прилег прямо под крылом самолета на разостланной техником куртке. Костылев ушел 
в наш капонир. Мясников, Львов и Халдеев с мыслью «прихватить минут по 
шестьдесят на каждый глаз» устроились в землянке. Я же, приняв самолет, решил 
дождаться очередного вылета прямо в кабине и тоже прикорнул малость.

Но недолог сон летчиков. Вскоре над стоянкой взвиваются две зеленые ракеты.

— Вылет! — кричат всполошившиеся техники, едва успевшие заправить самолеты.

— На выручку к морякам!.. Воздушный налет на «Марат»! — разносится по стоянке.

Подняв облака пыли, наша шестерка идет на взлет. Два самолета ЯК-1 и четыре 
ЛАГГ-3 — все богатство нашей эскадрильи.

Ведет группу старший лейтенант Мясников на своем «якушке». Его ведомый — новый 
летчик нашей эскадрильи старший лейтенант Львов немножко знаком мне. Мы 
встречались перед войной на стрелковых соревнованиях. Я тогда вроде бы неплохо 
вел огонь по воздушным целям. Но когда самолет — буксировщик сбросил матерчатый 
конус, по которому стрелял Львов, все диву дались: конус был буквально 
изрешечен. Казалось, для этого статного, с лукавым прищуром живых серых глаз, 
русского парня такого понятия, как «закон рассеивания;), вообще не существует.

Теперь он у нас в эскадрилье. И это не беспомощный новичок. На кителе Львова 
сверкает орден Красного Знамени, полученный им за отвагу и боевое мастерство, 
проявленные в пору советско — финляндского конфликта 1939—1940 годов.

Грозно гудят моторы взлетающих истребителей. Мы с Егором Костылевым идем 
последними. Окутанный сизым дымом, линкор «Марат» стоит в Морском канале 
напротив Стрельны и бьет из своих гигантских орудий по наступающим фашистским 
войскам, уже захватившим Низино, Петергоф и устремившимся к Ленинграду. Горит 
Стрельна, горит Урицк, Стреляют зенитные пушки линкора. Небо усеяно черными 
шапками взрывов. Мне не терпится поскорее сразиться с вражескими 
бомбардировщиками. Но надо же, именно в этот момент левая стойка шасси 
срывается с замка и предательски повисает под крылом моего самолета. И тут же с 
аэродрома по радио доносится властная команда: «У кого выпала стойка шасси, 
немедленно произвести посадку!»

Как-то машинально, повинуясь команде, я отворачиваю от строя, делаю круг над 
аэродромом, докладываю, что случилось это у меня, и пытаюсь убрать стойку. Но 
она выпадает снова и снова. Что делать? Товарищи уходят впятером. А к «Марату» 
приближается множество фашистских самолетов. Зенитная артиллерия линкора 
усиливает огонь.

Чертова стойка! Идти на посадку, в то время как товарищи Вот-вот столкнутся с 
такой сворой? Нет, это невозможно. Еще раз нажимаю на красную кнопку уборки 
шасси, держу ее, крепко придавив большим пальцем. Докладываю, что стойку убрал 
и что все у меня в порядке, а сам круто разворачиваю самолет и на полном газу 
ухожу к линкору. Но кнопка бьет по онемевшему пальцу. Держать ее нет никаких 
сил. Что делать? Приходится мириться с тем, что стойка опять висит под крылом. 
По радио продолжают звучать приказания возвратиться на аэродром. Но я их уже 
«не слышу». Наши истребители врезаются в середину боевого порядка «юнкерcов» и 
«мессершмиттов». Прибавляю газ и мчусь на помощь друзьям. Они уже ведут 
воздушный бой с врагом, который раз в десять превосходит их по численности.

Линкор ведет не только зенитный огонь. Из орудий главного калибра он бьет по 
наступающим фашистским войскам. Потому-то противник и бросил на него пикирующие 
бомбардировщики. Но их бомбы пока не достигают цели. Они падают в залив, 
поднимая столбы воды — что-то вроде большого каскада петергофских фонтанов.

Я подхожу к кораблю один, никем не атакуемый, и с ходу устремляюсь к ближайшему 
«юнкерсу». Он, этот «лапотник» (так называем мы фашистский бомбардировщик Ю-87 
за его неубирающееся шасси), уже переходит в пике. Я следую за ним. Машина моя 
идет боком — сказывается выпадение стойки. Целиться мне неудобно. Но сейчас уже 
ничего не исправить. Я догоняю «юнкере» и прицеливаюсь с поправкой на боковое 
смещение. Очередь пришлась в самый раз! Бомбардировщик как бы передернуло. 
Отделившаяся от него тяжелая бомба идет мимо цели. А сам он, охваченный 
пламенем, стремительно теряет высоту.

— Есть один! — кричу я, включив передатчик.

— Есть другой! — будто по заказу, отзывается Егор Костылев. Волоча за собой 
шлейф черного дыма, тяжело падает еще один «юнкерс».

Между тем зажженный мной самолет все еще некоторое время летит над водой — 
пытается дотянуть до берега. До берега он дотягивает, но ударяется о него. 
Высокий столб огня и густого, жирного чада поднимается к небу, Я пролетаю над 
упавшим фашистским самолетом,