— Да, Борис, хорошим человеком был Широбоков, смелым, честным, добрым. 
Прекрасный летчик, великолепный товарищ…

— Что верно, то верно. — Алферов тяжело вздыхает. — И все же вам надо уснуть. 
Утром снова работа. Мы-то на земле останемся, а вам в воздух.

— На чем в воздух-то?

— На самолете, конечно. Дадут же чей — нибудь.

— А чей? Лишних-то нет.

— Ну как же? Широбокова машина теперь, наверно, будет нашей… Завтра ее починят…

Алферов умолкает, и я больше не беспокою его. Человек он своеобразный. Борис 
убежден, что в авиации укоренилась вопиющая несправедливость. Техники, по его 
мнению, живут на фронте «как у Христа за пазухой», а летчики несут неправомерно 
большую нагрузку. «Мне даже в глаза прилетевшему после боя домой летчику 
смотреть стыдно», — признается подчас Алферов.

«Да, хороший ты парень, Борис, добрый, мужественный, — мысленно говорю я ему. — 
Но в этих своих суждениях ты не прав. Да разве мыслима боевая работа летчика, 
его победа в воздушной схватке без твоего участия!..»

Потом я снова припоминаю подробности боя, в котором погиб Широбоков, Об этом 
бое уже несколько раз рассказывал нам Костылев. Мне кажется теперь, будто я 
своими глазами вижу, как все было. Вот пикируют со стороны солнца 
«мессершмитты». Вот наши разворачиваются, но не успевают контратаковать, 
Костылев — ведущий группы, и первый удар фашисты нацелили на него. Чтобы спасти 
командира, Широбоков бросается в промежуток между вражеским самолетом и 
истребителем Костылева. Очередь, предназначенная Костылезу, осыпает машину 
Широбокова…

Я лежу, укрывшись чехлом, смотрю в темноту ночи и только сейчас, кажется, 
начинаю по — настоящему понимать, каким человеком был этот Широбоков, какое 
благородное сердце билось в его груди. И подвиг Володи кажется мне в чем-то 
похожим на подвиг бесстрашного пехотинца, который в бою под Новгородом, выручая 
своих товарищей, попавших под огонь фашистского пулемета, бросился на него и 
ценой своей жизни спас положение. Неделю назад, когда мы были еще в Низине, в 
эскадрилью приезжал из Кронштадта политработник. Он-то и рассказал нам о 
славном герое — пехотинце. Политработник проводил политинформацию вечером. А 
утром я перебрал все имевшиеся у нас газеты, однако упоминания о советском 
бойце, бросившемся на вражеский пулемет, нигде не нашел. Но спустя много лет 
мне стали известны и подробности этого подвига, и имя героя, 24 августа 1941 
года под Новгородом, штурмуя Кирилловский монастырь, превращенный фашистами в 
свой опорный пункт, группа младшего политрука Александра Панкратова попала под 
губительный огонь пулемета. Вырвавшись вперед, Панкратов бросил гранату и ранил 
вражеского пулеметчика. Огонь прекратился, но ненадолго. Когда раздалась новая 
очередь, Панкратов сделал последний рывок и навалился на пулемет всем телом. 
Рота завязала бой внутри монастырских стен…

И еще я узнал, что Александр Панкратов — мой земляк. Это был тот самый Саша 
Панкратов, с которым мы вместе учились в школе ФЗУ и работали на Вологодском 
паровозовагоноремонтном заводе. Теперь в Новгороде на берегу реки Малый 
Волховец стоит обелиск. Золотом сияет на нем надпись:

Стала вечною славой мгновенная смерть

ПАНКРАТОВ Александр Константинович

закрыл своим телом вражеский пулемет 24 августа 1941 г. в боях за Новгород

И каждый раз, останавливаясь перед этим обелиском, я вспоминаю не только о Саше,
 но и о Володе. В жизни они не знали друг друга. Но в подвиге они — братья.




ТРУДНЫЙ ЧАС ЛИНКОРА «МАРАТ»


Машина Широбокова отремонтирована. Ее передают нам. Техники собрались возле 
самолета. Все как бы чего-то ждут. Так и кажется, что сейчас придет сюда Володя.
 Придет, застенчиво улыбнется, сядет в кабину. Но подходит командир эскадрильи 
капитан Уманский. Подходит, осматривает самолет, притрагивается к латкам на 
месте пробоин, постукивает по ним, будто проверяя на прочность, похлопывает 
ладонью по фюзеляжу и поворачивается ко мне:

— Хороший был человек Широбоков... Берегите, товарищ Каберов, его машину…