|
Внимательно разглядываю вражеский самолет и по длинным гондолам вынесенных
вперед моторов безошибочно узнаю Ю-88. Дышу, как рыба, выброшенная на берег.
Перед глазами бегут зеленые, красные, желтые круги. Понимая, что это
кислородное голодание и что я Вот-вот потеряю сознание, последним усилием делаю
переворот. Самолет срывается вниз, но я больше ничего не вижу и не слышу.
Прихожу в себя на высоте около двух тысяч метров. Машина в отвесном пикировании,
в ушах свист. Вывожу самолет из пикирования. Руки и ноги дрожат. Инверсионный
след Ю-88 уходит далеко на запад. На душе такая досада, что и не высказать.
Подо мной Волосово и железная дорога на Нарву. Вон куда умахал в погоне за
разведчиком! Представляю себе, как люди там, на земле, следя за моим полетом,
укоризненно качают головами: «Эх, парень!..»
Восточнее нашего аэродрома — я увидел это издалека — что-то горело. На земле
меня ожидала горькая весть: погиб наш боевой товарищ Петр Хрипунов. Возвращаясь
с базы, он и Алиев заходили на посадку. В то же время пришел с задания летчик
соседней эскадрильи Окопный на истребителе МИГ-3. Радио на самолетах нет, а на
сигнальную ракету Окопный отреагировал поздно. На развороте он столкнулся с
заходившим на посадку самолетом Хрипуноза. Беспомощно смотрели мы со стороны,
как догорали останки двух машин… Близко подходить было нельзя: еще рвался
боезапас.
— Вот и нет больше нашего Петра Фалалеевича, — сказал кто-то из летчиков. — А
как он рвался в бой, как хотел сразиться с фашистами!..
Ужинали молча. Потом майор Новиков еще раз напомнил нам об осмотрительности в
воздухе, о том, что после вступления Финляндии в войну на стороне фашистской
Германии обстановка стала намного сложней. Эти слова командира вызвали
оживленный разговор. Многие из авиаторов считали, что полку наверняка придется
принять участие в обороне Карельского перешейка от возможного наступления
финских войск.
В конце ужина к нам пришел адъютант эскадрильи лейтенант Аниканов. Аккуратный,
подтянутый — настоящий штабист, он всегда в делах и заботах.
— Товарищи летчики, сообщаю приятную новость! Все замерли. Услышать новость, да
еще приятную,разумеется, хотелось каждому.
— С сегодняшнего дня, — медленно начал Аниканов, — летный состав будет отдыхать
в деревне Низино!
Последнее слово он произнес с особой торжественностью, как бы ожидая оваций.
Это и вся новость? — подал голос Сергей Сухов.
А что? — Аниканов сконфузился, глядя на наши не выражающие восторга лица.
Не знаю, — продолжал Сергей, — мы тут про войну, а ты нам про какой-то отдых
толкуешь.
Вот если бы ты нас, Аниканыч, на настоящий фронт послал, где бы можно было
драться с фашистами, — сказал Федоров, — это была бы действительно приятная
новость.
Пользуясь случаем, мы обступили адъютанта, допытываясь, не намечается ли
перебазирование поближе к фронту, нельзя ли перевестись в часть, ведущую боевые
действия. Лейтенант Аниканов молчаливо выдержал все атаки, чтобы в конце концов
изречь:
— Машина подана, прошу садиться!
Жаль было расставаться с обжитой землянкой. Но приказ есть приказ.
Остановилась наша машина в самом конце деревни Низино. Мы вошли в дом, возле
которого стоял часовой. Интендантство позаботилось о нас. На кроватях сияли
белизной подушки и выглядывающие из — под одеял простыни. Отдыхали мы в ту ночь
на славу.
Утром Новиков и Исакович сообщили всему личному составу, что наши войска
западнее Выборга вступили в бой с врагом. Теперь каждому стало ясно, что вскоре
и нам предстоит драться с фашистами.
Ленинград готовился сражаться на два фронта. В результате общей перегруппировки
сил кое-какие изменения произошли в нашем полку: осталось только три эскадрильи
из пяти. Остальные были переданы другим частям и улетели на западные аэродромы.
Нашему звену еще сравнительно везло. Несколько дней подряд нам доверяли
подняться в воздух первыми. Так было и на этот раз. Все мы (третьим в полет был
послан младший лейтенант Годунов, летчик из звена Костылева) уже заняли свои
места в самолетах, ожидая вылета на прикрытие базы. Но вылет был отменен.
Поступил приказ поставить подвесные баки и явиться к командиру. Задача, которую
|
|