Лавочкин попросил нас рассказать о тактике фашистских истребителей и 
бомбардировщиков, о действиях вражеских зенитчиков. Он внимательно слушал нас, 
делая пометки в своем блокноте. Несмотря на серьезность обсуждаемых вопросов, 
Семен Алексеевич находил место шутке. Незаметно прошли почти три часа беседы.

Выйдя от Лавочкина, мы задержались в одном из цехов. Разговор зашел о качестве 
машины. Сопровождавший нас инженер завода сказал:

Машина, в основном, делается неплохо. Но кое-ка кие неполадки, к сожалению, 
встречаются. А вы посмотрите, кто создает для вас самолеты.

За станками, у верстаков, на конвейере — почти всюду стояли пожилые и молодые 
женщины. На рабочих местах было много подростков.

— Мужчины ушли на фронт, — продолжал инженер. — У нас уже много вдов и сирот…

В это время прозвучал сигнал на обед. Женщины, вытирая руки, поспешили в 
столовую, а подростки, почувствовав свободу, подняли возле станков шумную возню.
 Что-то с грохотом упало на пол. Инженер грустно улыбнулся:

— Ничего не поделаешь, рабочий класс в салки играет.

Утром мы поехали на аэродром. На новом истребителе каждый из нас должен был 
совершить полет по кругу с обязательной уборкой шасси.

Вот и моя очередь лететь. Занимаю место в просторной кабине. Особенно радует, 
что в ней удобно расположены педали управления рулем поворота. О радио и 
говорить нечего. Это наша давнишняя мечта.

— Разрешите выруливать для взлета? — спрашиваю я из кабины.

В шлемофоне тотчас же раздается:

— Разрешаю!

Выруливаю, прошу разрешения на взлет. Самолет легко отрывается от земли. 
Нажимаю красную кнопку, шасси само пошло на уборку. Потом где-то внизу 
раздается легкий шлепок и загораются два красных огонька — шасси убрано. После 
И-16, на котором для уборки шасси нужно было сорок четыре раза повернуть ручку 
тросовой лебедки, это казалось чудом.

Машина легко набирает высоту. Чувствуется сила мотора. В моих руках новый 
самолет. Здорово, черт возьми!

Но короток полет по кругу. Выпускаю шасси и посадочные щитки, совершаю посадку, 
Истребитель касается колесами земли, подпрыгивает и только потом, приземлившись 
на все «три точки», мягко катится по зеленой траве аэродрома. «Не добрал 
немножко!» — досадую я на себя. Так хотелось совершить безукоризненно чистую 
посадку!

— Ну как, разобрался, что к чему? — спрашивает командир.

— Не очень. Еще бы полетик.

— Полетим домой — разберешься. И он вызывает следующего…

В общежитие мы возвратились в приподнятом настроении, будто свершили что-то 
весьма значительное.

А утром на завод пришла телеграмма: «Ускорьте прилет группы ЛАГГ-3. Ленинграду 
трудно. Самохин». Об этой телеграмме командующего ВВС нашего флота вскоре стало 
известно каждому рабочему. «Ленинграду трудно…» Авиастроители удесятерили свои 
усилия.

И вот мы на заводском аэродроме. Самолетов здесь столько, что яблоку негде 
упасть. Гляжу на них, и душа радуется. Вот она, могучая советская техника! Вот 
он острый, разящий меч, выкованный нашим народом в грозные годы войны! Пройдет 
немного времени, и этот меч беспощадно обрушится на головы фашистских 
захватчиков.

Среди сопровождающих нас лиц один из инженеров завода.

Возле неполного ряда самолетов мы останавливаемся.

— Отсюда группа армейских летчиков уже взяла девять самолетов, — говорит 
инженер. — Вам достались номера с одиннадцатого по двадцатый. Вот мел. Кто у 
вас тут пошустрее? Пишите на бортах номера, и попутного вам ветра, морячки! 
Лидер готов, ждет вашей команды…

Вскоре мы поднимаемся в воздух. Десять истребителей ЛАГГ-3, лидируемые