фашистам успеха.

Остатки наших поредевших в жестоких боях авиационных полков и дивизий 
перелетают к Ленинграду. На южном берегу Финского залива, западнее и восточнее 
Петергофа, мы удерживаем только флотские аэродромы. Действует несколько 
аэродромов армейской авиации рядом с Ленинградом. В местах базирования 
становится тесно.

С нашего аэродрома, по выражению авиаторов, работают штурмовики. Работают уже 
несколько дней. Сегодня они пополнились еще тремя машинами. Все они стоят в 
открытую, без какой бы то ни было маскировки.

Два самолета прилетели откуда-то вчера вечером. Они плавно опустились на наше 
поле и зарулили в южную сторону. Говорят, что это корабельные разведчики. 
Поплавки у них уже заменены колесами. Где корабли, с которых эти самолеты 
действовали? Возможно, погибли в неравном бою с врагом.

Начальник штаба полка майор Куцев с утра бегает по аэродрому, требуя, чтобы 
летчики и техники маскировали самолеты. Но маскировать штурмовики нечем. 
Камуфляжные сети истребителей для них малы, а ветками такое количество машин не 
укроешь. К тому же и некогда. Самолеты стоят на земле только во время заправки 
горючим, а потом они снова уходят в воздух.

Мы только что возвратились с задания — прикрывали штурмовики, наносившие удар 
по врагу западнее Бегуниц. Проходя на малой высоте над некоторыми из населенных 
пунктов, каждый из нас воочию убедился, во что превратили фашисты эти еще 
недавно цветущие деревни и села. От них остались одни названия да трубы печей, 
белеющие на пепелищах.

Вылетаем второй раз. Жаждем боя с фашистскими истребителями. Но они почему-то 
не выходят нам навстречу.

Значит, что-то готовят господа фашисты, — задумчиво сказал Новиков, когда ему 
доложили об этом, и тут же приказал Багрянцеву и Тенюгину «сесть в готовность».

Каберов! — позвал он меня. — Приходил Грицаенко. Твоя машина отремонтирована. 
Облетай ее. Да будь повнимательней. Не нравится мне что-то обстановка.

Командир стал звонить начальнику штаба полка. А я взял шлем и вышел из землянки.


Былобезоблачно,тихо. Надев на голову белый шелковый подшл'ёмник, я направился к 
самолету. Неожиданно с южной стороны донесся до меня какой-то странный шум. Он 
быстро нарастал. Я остановился. Теперь уже отчетливо улавливался рев 
авиационных моторов. Но не успело еще как следует утвердиться чувство опасности,
 как выскочившая из — за ангаров на малой высоте армада самолетов закрыла 
солнце. Свист пуль и грохот рвущихся бомб оглушили меня. Я припал к земле. 
Двухмоторные «мессершмитты» проносились над стоянкой. Выбрав момент, я поднялся 
и что есть духу побежал к землянке. Едва не сорвав дверь с петель, ворвался в 
нее, запнулся о ступеньку и распластался на полу. Кто-то оттащил меня в глубину 
землянки. А через мгновение пули г нескольких местах пробили дверь и половицы 
возле нее. Все наше погруженное во мрак жилище ходило ходуном, Снаружи 
доносилась бесконечная пулеметная дробь. Стучали пушки, выли и рвались бомбы, 
ревели авиационные моторы.

— Не подходить к дверям! — крикнул командир. — Соседин, слышите? Отойдите от 
дверей!

Я потянул Николая к себе.

— Ты что, с ума сошел?

Взорвавшаяся близ землянки бомба оглушила нас. С потолка посыпался песок. 
Тройной накат бревен сместился, и перекрытие грозило обвалом. Но и выходить 
наверх было нельзя. Там по — прежнему грохотали взрывы, свистели пули. Впору 
было задохнуться от едкого запаха гари.

— Вот она, плата за беспечность... Вот она! — крикнул Соседин и, с грохотом 
распахнув дверь землянки, вы скочил наружу.

— Николай, назад! — крикнул я, бросаясь за ним. Сильные руки Новикова схватили 
меня и, как котенка,

швырнули в угол землянки. Не успев остановить Соседина, он отыгрался на мне. В 
это время еще два сильных взрыва один за другим ухнули где-то рядом и так 
тряхнули землю, что наше убежище, казалось, сдвинулось с места. И опять песок 
потек нам за воротники. А в голове была одна мысль: «Где же Соседин, куда он 
побежал, жив ли?..»

Около тридцати вражеских самолетов полчаса штурмовали аэродром. Постепенно гул