стриги больше. Ладно?

— Есть, товарищ командир! — Я рассмеялся, приложив руку к «пустой» голове.

— Ладно тебе, еще чего выдумаешь — «командир”, — ласково упрекнула она. — Что ж,
 я пойду. Об одном прошу тебя, Игорек: будь внимательным в полете. У тебя 
хорошие друзья. Держитесь крепче, и все будет хорошо. О нас не беспокойся, пиши.


Жена ушла, а слова, сказанные ею на прощание, все еще звучали в моих ушах: «У 
тебя хорошие друзья. Держитесь крепче, и все будет хорошо…»

На улице жарко, знойно припекает солнце. Я медленно иду к аэродрому. Все вокруг 
кажется каким-то другим. Впрочем, нет. И клуб, и аллея, где мы с Валей гуляли 
минувшей ночью, и дома, и высокая водонапорная башня стоят, как стояли вчера и 
позавчера. В кустах по — прежнему неугомонно прыгают с ветки на ветку воробьи. 
Небо заполнено привычным рокотом истребителей. Но как ни приветлив этот 
июньский день, на душе пасмурно, и временами кажется, будто все посерело вокруг.


Война. Война с Германией. Я пытаюсь представить себе, что собой представляет 
она, Германия, захватившая почти всю Западную Европу. Вообразить это нелегко. 
Одно ясно — у фашистов немалая сила. Об этом нам говорили еще в Ейском училище. 
Лекторы подчеркивали, что, подчинив себе военную промышленность европейских 
стран, Германия представляет собой большую силу и что не считаться с этим мы не 
можем. «Ничего! — говорю я себе. — У нас Красная Армия. Весь народ поднимется 
на защиту своей Советской Родины. Враг непременно будет разбит». Потом я 
начинаю припоминать некоторые известные мне со школьной скамьи исторические 
факты. Я думаю об Александре Невском, разбившем псов — рыцарей на льду Чудского 
озера, о сражении при Кунерсдорфе, когда русские войска наголову разгромили 
прусскую армию, о взятии ими Берлина в 1760 году. А первая мировая? А 
гражданская война?

Потом мне почему-то вспомнился старый снимок из нашего семейного альбома. Мой 
отец запечатлен на этом снимке. Бравый, черноусый, в форме прапорщика, он сидит 
на вороном коне. На боку у отца шашка. Георгиевский крест, Георгиевская медаль 
и орден Святой Анны украшают его грудь. Мне всегда казалось, что он на этом 
фото чем-то похож на Чапаева. Да отец и в самом деле храбро воевал. Ему было 
двадцать четыре года, когда он пошел на германскую. Мне тоже двадцать четыре, и 
вот я вскоре должен буду вступить в первый бой…

Прихожу на стоянку самолетов. Она похожа на растревоженный муравейник. Идет 
ремонт старых укрытий. Кое — кто уже копает новые. Летному составу отвели 
штабную землянку. Федоров и Годунов решили для своего звена приспособить 
огромный фанерный контейнер, в котором когда-то с завода прибыл в разобранном 
виде самолет.

— Не дом — мечта! — прибивая дверную петлю, говорит Годунов.

Ужинаем мы, что называется, по — фронтовому, в полевых условиях, ночуем в 
землянке. Уставшие за день, да еще после бессонной ночи, все быстро засыпают. 
Конечно, после уютного кубрика, белоснежных простыней и мягкой постели спать на 
жестких нарах не особенно удобно. Но летчик привычен ко всему. Был бы при себе 
реглан. Он — что шинель у солдата: на него лег, им укрылся, его и в изголовье 
положил.

Утром нас подняли чуть свет. Эскадрилье поставлена боевая задача: прикрыть с 
воздуха военно — морскую базу Кронштадт. Первым летит звено лейтенанта 
Костылева. Высокий, белокурый, статный, с орденом Красного Знамени на 
гимнастерке, Егор, получив приказ, отчеканил «Есть!» и вышел из землянки.

Кто-то из ребят с утра завел патефон. «Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминая 
сад…» — хрипит заезженная пластинка. В ожидании вылета одни лежат на нарах — 
отдыхают, другие пишут «конспект на родину» — так в шутку называем мы письма. 
Матвей Ефимов достал шахматы и, расставляя на доске фигуры, смакует, как 
обыграет он сейчас Сергея Сухова.

Я занялся «боевым листком». Вчера, в первый день войны, выпущено два листка, 
сегодня готовится к выходу в свет третий. Разбирая заметки, полученные накануне 
вечером, я пристроился у стола адъютанта и, не обращая ВНИАЛЗНИЯ на его 
брюзжание, с головой погрузился в свое редакторское дело. Тем временем ко мне 
подошел командир эскадрильи майор Новиков. Среднего роста, неторопливый, с 
добродушным, открытым лицом, в своем неизменном шлеме с ушками, завернутыми за 
резинки летных очков, он тихонько тронул меня за плечо:

— Готовьтесь к вылету на базу. Я вскочил со стула:

— Есть на базу!

Новиков поморщился. Он не любил громких слов, не любил ничего показного, и даже