— Представляешь? — Он едва отдышался. — Мы со штурмовиками сейчас ходили. Ну, 
они отработали — и домой. Только отошли от цели, смотрю — в стороне два МЕ-110 
топают, Я дал знать Сергею Сухову, он отвалил и к ним. Да как врежет с ходу! А 
я еще добавил — ну и все!.. Свечой вспыхнул… Впервые видел, как горит… Второй 
ушел. А мы к штурмовикам поспешили…

Николай завел «Барыню», стал притопывать ногой в такт музыке. Грешно было 
мешать ему. Я смотрел на Соседина и думал о том, как быстро меняются на фронте 
люди. В Ейском училище Коля был задиристым, ершистым парнем. Не дай бог задеть 
его! Учился он хорошо, в самодеятельности участвовал. Со мной Соседин, помнится,
 держался высокомерно. Я для него был всего лишь «мелочь пузатая, болтающаяся 
под ногами». Как-то он даже назвал меня «салагой». Я учился тогда еще первый 
год, а Николай носил на рукаве уже три «лычки». Это означало, что он курсант 
третьего, выпускного курса.

А потом приказом по училищу нас, бывших аэроклубовских инструкторов, перевели 
сразу на третий, выпускной курс. Каждый получил три «лычки». Помню, я тогда 
специально нашел повод подойти к Соседину, показать ему нашивки, чтобы он не 
очень-то задавался. Николай посмотрел на них. Он не удивился, но и не поздравил 
меня, как это сделал Володя Тенюгин. Он просто сделал вид, будто очень 
торопится, и с видом человека, знающего себе цену, вышел из кубрика, не сказав 
ни слова. «Гордый „старичок“!» — подумал я о нем.

Ребят с третьего курса, как старослужащих, принято было называть «стариками». 
Это звучало солидно. Они этим гордились и носили «выцветшие», как бы видавшие 
виды, а на самом деле выстиранные в хлорке воротники. Но случилось так, что 
«старики» после выпуска стали младшими лейтенантами, а мы, закончившие не 
только училище, но и курсы командиров звеньев, — лейтенантами. И вот однажды в 
части, куда я получил назначение, передо мной предстал невысокий, чуть повыше 
меня, младший лейтенант. На нем была новенькая, отутюженная форма. Ярко 
надраенные пуговицы сверкали. Кто бы это?.. Ба, Соседин!..

— Вместе служить — крепко дружить! Мы обнялись с Николаем.

— Постой, постой! — Он слегка отстранился от меня, разглядывая мои нарукавные 
нашивки. — Салага чертов, обштопал — таки меня!

Он двинул меня плечом, а потом пожал мне руку.

С тех пор мы дружим. Николай — комсорг нашей эскадрильи. Все знают его как 
веселого, бесстрашного парня…

— Ты уже пляшешь, разбойник? — в землянку вошел Сухов. — Давай — давай, тебе 
сегодня можно.

Он ударил Соседина ладонью по плечу, снял шлем, оставил на вешалке планшет и, 
приглаживая вспотевшие волосы, подсел ко мне на нары.

— Жаль, тебя не было. Там такое, брат, творится! Все горит. Самолетов в воздухе 
тьма. Но нам повезло.

— Обошлось без потерь. Да еще сто десятого прихватили…

— Вы-то прихватили, а я…

— Что ты?

— Да вот сижу тут… Плохо, видишь ли, спал… Но ведь чувствую я себя хорошо!..

— Послушай! — в разговор включился Николай. — А не тебе ли перед войной 
головомойка была от командующего ВВС генерала Ермаченкова? Помнишь — Он приехал 
проверить, как мы, летчики, отдыхаем перед полетами? Ты, по — моему, тогда 
после отбоя составляя какой-то план работы. Было такое? Было…

— Ну, а дальше-то что? — заинтересовался Сухов.

— Дальше? А дальше генерал — к командиру полка Душину: «Как же это так, товарищ 
майор? Вы докладывали мне, что все летчики спят. А у вас командир звена 
нарушает установленный порядок, не отдыхает перед полетами». Душин не знает, 
что ответить. Тогда генерал в приказном тоне — Каберову: «Немедленно спать!» 
Помню, Игорь влетел в кубрик, со страху забыл раздеться и прямо в брюках и 
ботинках забрался под одеяло.

— Ну, это уж ты преувеличиваешь, — сказал я.

— Ничего не преувеличиваю. — Соседин увлекся воспоминаниями: — В тот раз в 
клубе радио играло, забыли выключить. Начальника клуба за это чуть не сняли с 
должности, дежурного отправили на гауптвахту. Комиссар полка получил выговор. 
Командиру тоже перепало. Полеты были отменены. И правильно. Отдых для нашего 
брата все-таки необходим. А сейчас война. В бою слабого да осовелого сразу