Приземляемся, а у нас на стоянке оживление: прилетел Багрянцев. Для всего 
личного состава это праздник. Люди читают газеты, письма, привезенные 
Багрянцевым, делятся новостями. Сам Михаил Иванович ушел в штаб соседней части. 
Ждем его. Вскоре должен прийти.

Возле нашей палатки особенно многолюдно. Кто-то развернул красочный плакат, 
посвященный подвигам армейских летчиков — истребителей Жукова, Здоровцева и 
Харитонова. Каждый из них в самом начале войны был удостоен звания Героя 
Советского Союза. На плакате изображен истребитель И-16. Он таранит фашистский 
бомбардировщик. Во все стороны летят обломки хвостового оперения. Моторы 
«юнкерса» горят. Опустив нос, он идет в последнее пике. Конечно, горящие моторы 
— это домысел художника. Пылающий самолет таранить нет необходимости. Он и так 
упадет. Что касается самого тарана, то это здорово, что и говорить!

Смотрю на мужественные лица наших русских парней (их портреты помещены в 
верхней части плаката), читаю описание совершенных ими подвигов и спрашиваю 
себя: «А я смог бы так?» Нет, не просто решиться на это. Идти на таран есть 
смысл, когда на твоем самолете отказало оружие или иссякли боеприпасы.

Кто-то упоминает имя отважного русского летчика штабс-капитана Петра 
Николаевича Нестерова, Это он 8 сентября 1914 года над расположением штаба 3 — 
й армии Юго — Западного фронта догнал неприятельский самолет и сверху ударил по 
нему колесами своей машины. Это был первый в истории авиации таран. А теперь 
вот такие удары уже не редкость. И все же таран — это последняя, крайняя мера.

Егор Костылез рассказывал мне однажды, как он под Нарвой, когда у него 
закончились патроны, пытался таранить «юнкере». «Даю, — говорит, — полный газ — 
и к нему. Ну, вражеский летчик видит, конечно, что дистанция между нами 
сокращается и что огня я не веду. Он резко отворачивает машину в сторону. Не 
дурак, соображает, чем пахнет. Стрелок бьет в упор по моему самолету. Перед 
глазами у меня вспыхивает сноп ярко — красных пулевых трасс. Обшивка 
истребителя трещит. А удара нет. Чувствую, что промазал, не задел. Но машина 
моя летит, мотор работает, и сам я не ранен. Впрочем, размышлять некогда. 
Немец-то удирает. Нет, думаю, так дело не пойдет, уйти я все равно не дам! 
Снова догоняю. И вот уже опять „юнкере“ рядом. Хочу ударить по нему винтом, 
чтобы своя машина осталась целой. Расстояние между нами сокращается. Теперь я 
подхожу к „юнкерсу“ немного сбоку и снизу, чтобы, перемещаясь с одной стороны 
на другую, отрубить ему хвост. Неожиданно мощная струя от бомбардировщика 
сильно качнула истребитель. Уже в следующую секунду вражеский стрелок опять 
открыл огонь. В какой-то миг мне показалось, что это винт моей машины рубанул 
по хвосту „юнкерса“ и что он падает. Но радостное возбуждение тут же улеглось. 
Стало ясно, что таран не получился. Моя побитая, с еле тянущим мотором, 
продырявленная машина неумолимо теряла высоту. С трудом дотянул я до 
аэродрома…»

Восстанавливая в памяти этот рассказ Костылева, я невольно думаю о нем самом. 
Егор — отличный летчик, истребителем владеет в совершенстве, да и характер у 
него отчаянный. Воспитанник Центрального аэроклуба СССР имени В. П. Чкалова, он 
не раз удивлял москвичей мастерским выполнением фигур высшего пилотажа в дни 
авиационных праздников. 18 августа 1939 года ему было вручено специальное 
удостоверение «За отличную технику пилотирования и акробатическое летное 
мастерство». И все-таки не получился у Егорушки таран. А вот у этих троих и у 
Багрянцева получился. Какими же качествами надо обладать, чтобы совершить такой 
подвиг?..

Мои раздумья неожиданно прерывает стоящий возле плаката инженер Сергеев.

— Вот как надо воевать, ребятки! — обращается он ко мне и Тенюгину. — Подошел, 
понимаешь, рубанул по — русски — и парадок!




ТАРАН НЕ ПОЛУЧИЛСЯ


Едва инженер произнес эти слова, как от оружейной палатки донесся крик:

— Воздух! Истребителям — воздух!

Техники бросились к самолетам, а нас на секунду задержал прибежавший из штаба 
соседней части запыхавшийся Багрянцев:

— Западнее нас группа «юнкерсов». Идут за облаками курсом на Ленинград. По 
самолетам!

Вскоре мы были уже над аэродромом. Набираем высоту. Я волнуюсь. Над нами 
сплошная облачность. Летать в таких условиях мне не приходилось. Правда, 
упражнения в закрытой кабине я выполнял. Смотрю на шарик и стрелку указателя 
поворота с гордым названием «Пионер» (прибор, работающий на самолетах, наверное,