не знает. Ходят разные слухи, всякую чушь мелют люди. То и дело слышишь 
крылатое словцо «говорят»: «Говорят, будто немцы взяли…», «Говорят, будто 
наши…». А что наши, что?.. Еще и теперь держится в памяти вчерашний разговор в 
гарнизонной столовой. Начал его незнакомый мне раздражительный, желчный парень 
в форме авиатехника.

— А что наши? — вдруг сказал он, подхватив чьи-то слова и грохнув кружкой о 
стол. — Драпают наши, вот что!

У незнакомца было злое лицо. Он поднялся из — за стола, оглядел почти пустой 
зал и развязно подсел к нам.

— Вот вы, — сверля нас глазами и оглядываясь по сторонам, заговорил он 
вполголоса, — вы летаете, а куда немец прет, небось не видите! А немец, говорят,
 Кингисепп взял! Да, да, Кингисепп! — повышая голос, подтвердил он. — И к 
Ленинграду подходит!

— Кто вам сказал об этом? — не выдержал я, Все говорят!

Он вскочил из — за стола и истерически заорал:

— А наши, говорят, Лугу оставили, Лугу, понимаете! Вы этого тоже не видите?

Он тяжело дышал, обжигая взглядом то меня, то Тенюгина.

— Молчите? На самолеты свои надеетесь? Тоже драпануть хотите?

Ах, как мне хотелось смазать по физиономии этого негодяя, но Тенюгин остановил 
меня:

— Не связывайся… Малодушный он, испугался и несет всякую чушь…

Что верно, то верно, — чушь. Но вспоминать обо всем этом горько.

Я встаю, одеваюсь и выхожу из палатки. Стрельбы не слышно. Только птицы 
заливаются в лесу на разные голоса, как бы поздравляя нас с добрым утром. 
Только будет ли оно добрым, это утро?

На стоянке у самолетов уже появились техники. Вот беспокойные люди — когда они 
только спят! Я умываюсь, делаю что-то наподобие физзарядки и снова захожу в 
нашу парусиновую обитель. Минут десять — пятнадцать можно еще отдохнуть. Ложусь 
поверх одеяла, гляжу в светлеющий купол палатки и думаю, думаю все об одном и 
том же: о предстоящих вылетах, о вражеских самолетах, о тактике, применяемой 
авиацией противника. Три дня назад фашисты совершили налет на наш аэродром. 
Судя по тому, куда они бросили бомбы, им вряд ли известно расположение наших 
дальних бомбардировщиков. Они так искусно укрыты в лесу, что мы и сами с 
воздуха не можем их разглядеть. А все-таки как получилось, что средь бела дня 
шестерка МЕ-110 столь неожиданно выскочила из — за леса на бреющем? Мы даже 
взлететь не успели. И с наблюдательного поста нам почему-то не позвонили. Видно,
 у нас еще много неполадок в организации наблюдения и оповещения.

Большие двухмоторные, двухкилевые машины, очень похожие на наши ПЕ-2, на 
большой скорости пронеслись над стоянкой. На крыльях (концы их окрашены в 
желтый цвет) отчетливо были видны черные кресты с широкой белой окантовкой. На 
аэродромное поле упали странные бомбы. Шуму и дыму от них было много, а воронок 
на месте падения не осталось. Там и тут валялись какие-то скрученные жестянки. 
Никакого ущерба нам этот налет не нанес.

…А вот наши бомберы — молодцы. Надо же куда махнули — на Берлин! Когда это 
было? Кажется, 7 августа. А сегодня десятое. Значит, три дня назад. Ну, наши-то 
соседи все знают об этом. Это группа из их дивизии. Откуда-то из Эстонии, 
говорят, летали. Может быть, с Эзеля, куда Ефимов и Алексеев недавно ушли. 
Представляю себе, как забегали фашисты, когда на их логово посыпались бомбы. 
Рассказывают, что в Берлине даже светомаскировки нет. Ничего, еще несколько 
таких налетов, и поймут, что к чему. Водил группу наших бомбардировщиков 
полковник Преображенский. Говорят, что этот Преображенский родом из Вологды. 
Неужели земляк? Посмотреть бы, какой он. Здорово дал фашистам, ничего не 
скажешь. И это в то время, когда Геббельс кричит, что русская авиация 
уничтожена…

Где-то далеко прогремел одинокий выстрел. Я поднял край палатки, прислушался. 
Вокруг, как и прежде, была тишина. Может, разбудить Тенюгина? Не пора ли, что 
называется, садиться в готовность? Но Володя так сладко спит, что поднимать его 
жалко. Не снится ли ему наш последний вылет перед дождями? Возвращаясь с 
задания, мы в тот раз заметили, что со стороны Ленинграда курсом на юг идет 
«Хейнкель — 111», и, конечно же, устремились за ним. Но он спикировал и, 
отстреливаясь, стал уходить на бреющем. Тенюгин сумел дать по нему несколько 
очередей. Он поразил стрелка, вывел из строя правый мотор. Но «хейнкель» 
продолжал лететь на одном моторе. Еще бы одну хорошую очередь по нему, и все 
было бы кончено. Но тут откуда ни возьмись два фашистских истребителя. Мы