взлетели без спешки, пристроились и пошли. Самолет командующего как бы 
прижимался к земле. Зеленый, он был слабо заметен на фоне леса. Мы летели чуть 
сзади и выше ЛИ-2. Я волновался. Мне казалось, будто все оставшиеся на 
аэродроме смотрят мне вслед. Смотрят и говорят: «Смотри, Каберов, поручились мы 
за тебя, не подведи!..»

Каждую секунду ждал я встречи с фашистскими истребителями. До мелочей продумал 
различные варианты возможного боя. Но встретить противника так и не удалось. 
Сделав круг над островерхими крышами Таллина, мы приземлились, а самолет 
командующего пошел на остров Эзель. Стоя на аэродроме и глядя в небо, я все еще 
не мог успокоиться: признаться, мне так хотелось, чтобы в этом, именно в этом 
полете на нас напали истребители противника. Теперь-то уж я сбросил бы свои 
баки, и тогда — держись «мессершмитты»!..

Мы заправляли самолеты, когда к нам подошел человек в морской военной форме. 
Это был комендант аэродрома.

— Здесь все минировано, — сказал он Багрянцеву. — Ничего не трогать. Движение 
только по дорожкам, обозначенным флажками. С вылетом поторопитесь.

Комендант ушел так же стремительно, как появился. Мы переглянулись. Нетрудно 
было догадаться, что положение в Таллине тяжелое, что идет подготовка к 
эвакуации наших войск. Я окинул взглядом аэродром, его капитальные сооружения. 
Неужели все это взлетит на воздух? Еще один комендант с его неумолимой логикой.

Наскоро перекусив в столовой, мы снова поспешили к самолетам и вскоре покинули 
аэродром. Делая круг над городом, я отыскал взглядом шпиль таллинской ратуши с 
ее старинным флюгером, изображающим древнего воина. Прощай, Таллин! Прощай, 
Старый Томас! Когда-то мы теперь увидимся?

Час бреющего полета, и мы в Клопицах. Звено Ко — стылева, которое нам приказано 
сменить, готовится к возвращению на родной аэродром, Костылев, Сухов и Соседин 
сбили здесь несколько «юнкерсов» и «мессершмиттов». Обо многом могли бы они 
рассказать нам, но солнце уже на горизонте, а звено должно успеть засветло 
долететь до дому. Спрашивают, что нового в Низине. Мы сообщили им свежую еще и 
для нас самих новость: нашелся Ефимов. Оказывается, он, совершая над Псковом 
противозенитный маневр, оторвался от группы, взял неточный курс и в конце 
концов потерял ориентировку. Пытаясь восстановить ее, выработал все горючее и с 
остановившимся мотором произвел посадку на фюзеляж вблизи станции Ефимовской, к 
востоку от Тихвина, по дороге на Вологду. Техники побывали там, поставили на 
самолет новый винт, и Ефимов возвратился домой. Теперь он вместе с Алексеевым 
улетел на Эзель. Костылев развернул карту и, проследив по ней путь Ефимова, 
покачал головой:

Вот это маханул Андреич!

Сам Ефимов и сел около Ефимовской, — смеются ребята. — Никак у него 
родственники там?

Костылев и Сухов запустили двигатели, а Соседин помчался зачем-то в палатку. 
Прибежав обратно, он сунул мне в руки листок бумаги:

— Это расписание, по которому немцы приходят бомбить Клопицы. Советую изучить!..


Друзья улетели. Вскоре аэродром погрузился в вечерние сумерки. Техники 
продолжали работать возле машин, готовя их к утреннему вылету. Инженер 
эскадрильи Сергеев решил помочь нам освоиться на новом месте.

— Раз инженер с нами, значит, парадок на Балтике, — сказал Багрянцев, копируя 
белорусский акцент своего друга. Сергеев добродушно улыбнулся, собираясь что-то 
ответить Багрянцеву, но забыл об этом, увидя на нашем пути кусок промасленной 
ветоши. Выгоревшие брови его сошлись, он не на шутку рассердился:

— Опять трапки, опять нет парадна! Рассердился и рассмеялся, поймав себя на том,
 что отдал дань белорусскому произношению.

С этим вспыльчивым, но отходчивым, душевным человеком было легко. Держа в руке 
кусок ветоши, он повел нас дальше. Вскоре мы увидели палатки технического 
состава, поставленные в лесу между золотыми стволами высоких сосен. На самой 
границе леса, поблизости от стоянки самолетов, белела наша палатка — наш 
полотняный дом.

«Что ожидает меня здесь?» — думал я в тот вечер, укладываясь в постель. Сон 
долго не приходил. Прислушиваясь к ровному дыханию товарищей, я перебирал в 
памяти события последних дней…

Ровно в семь часов утра, как значилось в расписании, составленном Сосединым, 
над Клопицами появились фашистские самолеты.