хочу сказать о другом. Вылетать, как он вылетал вчера на это задание, 
недопустимо.

Комиссар обвел глазами самолет, под крылом которого шло наше собрание, провел 
ладонью по фюзеляжу.

— Готовиться к взлету и не надеть на себя парашют — это большой промах, 
товарищи! Сесть в кабину и не посмотреть, все ли в ней в порядке, — это второй 
промах. А уж думать, что виноваты во всех твоих бедах другие — это не знаю даже,
 как назвать. Не говорю уже о том, что летчик не привязался ремнями, что он не 
прогрел мотора. Вы помните, что мотор несколько раз обрезал на взлете. Но ведь 
от этого один шаг до катастрофы.

«Действительно, какой я все-таки болван, — подумал я, — сколько глупостей 
натворил одним махом!..» Мне было очень стыдно перед товарищами. Я обвел 
глазами собрание. У всех были серьезные, строгие лица, а у Исаковича в 
особенности.

— Предлагаю, — сказал он в заключение, — за нарушение инструкции по 
эксплуатации самолета И-16, за пренебрежение к парашюту, за никому не нужное 
бахвальство объявить коммунисту Каберову выговор. И еще: просить командование 
полка послать его на передовой аэродром с идущим туда звеном Багрянцева. Пусть 
он там нам делом докажет, что мы верим в него не зря.

— Правильно, верно! — послышались голоса.

У меня комок подкатил к горлу. А коммунисты уже единодушно проголосовали за 
предложение Исаковича. Верят, значит. Ругают и верят!

Когда собрание закончилось, первым подошел ко мне Сергей. Он сгреб меня в свои 
медвежьи объятия, да так, что я чуть богу душу не отдал.

— Ну как, теперь понял? Потом ко мне подошел Исакович:

— Ничего, главное — помни: кому много дано, с того много и спрашивается.

Как-то смущенно улыбаясь, глянул на меня майор Новиков:

— Ну, как? Ничего трепка? Небось «мессершмитт» так не лупил, как друзья? Что ж, 
правильно. На то они и друзья. Мне, помню, отец в таких случаях всегда говорил; 
«Кабы не любил, так и не побил».

Меня окружили Кирилл Евсеев, Володя Халдеев, Алексей Снигирев, другие товарищи.

Начальник политотдела ушел с собрания, не проронив ни слова. Позже, после того 
как я одержал в бою первую победу, он нашел меня в Низине, чтобы поздравить. Он 
сказал в тот раз немало добрых слов о партийном коллективе нашей эскадрильи, о 
комиссаре Исаковиче.

— А еще хочу признаться тебе. — Бессонов вдруг помрачнел. — Хотел я, брат, 
перед тобой сразу же, после собрания, извиниться. Была такая мысль, да гордыня, 
видишь ли, не позволила. Так что, ты прости меня, старика. Прости вдвойне — и 
за резкость, и за то, что сразу не повинился в ней.

Я сказал, что мне тоже было в чем повиниться, что коммунисты правильно 
критиковали меня. Бессонов еще раз потряс мне руку:

— Ну, иди, воюй!..




ЧЕРЕЗ СЕКУНДУ БУДЕТ ПОЗДНО


1 августа в Клопицы на охрану аэродрома уходило звено Багрянцева, в состав 
которого я был включен в качестве ведомого летчика. Наше молодое звено 
распалось, Алиез погиб, Соседин летал с Костылевым.

Прежде чем перебазироваться в Клопицы, мы должны были снова лететь с 
командующим, сопровождая его до Таллина. Генерал М. И. Самохин, оказывается, 
уже успел возвратиться из Эстонии и теперь вновь летел туда. Внутренне я весь 
сжался, когда Новиков произнес эти слова: «Сопровождать командующего». Но майор 
не стал напоминать о моем неудачном полете, Он всего лишь коротко объяснил 
Багрянцеву стоящую перед звеном задачу и, обращаясь ко всем нам, сказал:

В Таллине не задерживайтесь, светлого времени остается мало. Заправьтесь — и 
прямо в Клопицы. С рассветом придется дежурить.

Самолет ЛИ-2 опять, как и в первый раз, сделал круг над Низином. Теперь мы