этот удивительный человек, Гусейн Алиев. Не исполнив до конца своего долга, он 
не мог позволить себе даже умереть.

Когда наши товарищи приехали на место посадки, Гусейн сидел в кабине 
истребителя. Казалось, окликни его, и он сейчас же обернется и на красивом 
мужественном лице его сверкнет дружелюбная улыбка. В левой руке он держал 
отбитую осколком рукоятку сектора газа, правой крепко сжимал ручку управления 
самолетом, ноги, как всегда, стояли на педалях. Было такое впечатление, будто 
Гусейн прицеливается в невидимого врага.

Совершив посадку, он все еще летел на своем истребителе. Но теперь уже летел в 
бессмертие.

		…Горда гора полетом соколиным,
		А Родина — своим бесстрашным сыном!

Это заключительные строки замечательной поэмы о Гусейне Алиеве, написанной 
азербайджанским поэтом Мамедом Рагимом. Родина высоко оценила подвиг Гусейна, 
посмертно наградив его высшей правительственной наградой — орденом Ленина.

Алиева хоронил весь наш гарнизон. В скорбном молчании стояли летчики, техники, 
ближайшие друзья Гусейна, когда прогремел ружейный салют. И вот уже насыпан 
могильный холмик между двумя печальными березками. Венки полевых цветов покрыли 
его. При тусклом свете мы еще раз вглядываемся в фотографию Гусейна на 
пирамидке, в дорогие сердцу черты. Тихо расходимся…

Несмотря на яростное сопротивление наших войск, фашистская армия упорно 
приближалась к Ленинграду. С западных аэродромов возвращались наши летчики. Из 
Клопиц вернулись Киров, Годунов, Тенюгин, из Купли — Сухов и Костылев. Чуть 
позже из — под Старой Руссы прибыли Халдеев и Багрянцев. Они принесли печальную 
весть: в тяжелом воздушном бою пал смертью храбрых Миша Федоров. Алиев и 
Федоров. Трудно было поверить, что среди нас уже нет и никогда больше не будет 
этих молодых, задорных, влюбленных в жизнь людей. И мы мстили за них фашистам. 
«За Гусейна! За Мишу!» — мысленно повторяли мы, обрушивая на колонны противника 
шквал огня. И снова летели в воздух обломки вражеской техники, и снова 
безжалостно косили фашистов наши пулеметы. Нервы гитлеровских вояк не 
выдерживали. Семь солдат во главе с офицером из числа окруженных в районе озера 
Самро войск, сдаваясь нашим пехотинцам в плен, так объясняли свое решение:

— Лучше сдаться, чем сойти с ума от этих адских машин.

Они имели в виду советские самолеты и наши реактивные снаряды. Что ж, неплохая 
оценка наших первых ратных дел. Но в ту пору только некоторые из германских 
солдат пытались трезво осмыслить собственное положение и обстановку на фронте. 
Тысячи и тысячи других были опьянены фашистской пропагандой и, подхлестываемые 
заклинаниями своего бесноватого фюрера, упрямо рвались к Москве и Ленинграду.




НА ТО ОНИ И ДРУЗЬЯ


Было еще светло, когда над аэродромом появился наш двухмоторный транспортный 
самолет ЛИ-2. К тому времени боевой день — 

летчиков уже подошел к концу. Мы решили искупаться спустились к реке, Но только 
я вошел в воду как услышал крик:

— Лейтенанта Каберова к командиру!

Надевая на ходу комбинезон, бежал я к эскадрильской землянке. В это время два 
истребителя взревели моторами и, обдав меня пылью, прямо со стоянки пошли на 
взлет. Майор Новиков с явным нетерпением ожидал моего прихода.

— Видишь ЛИ-2 над аэродромом?

— Вижу, товарищ майор!

— Это самолет командующего. Приказано сопровождать его до Таллина. Взлетели 
Халдеев и Сухов. Ты пойдешь третьим. В Котлах дозаправка. Пулей в самолет — и в 
Котлы!

— Есть!

Я бросился к своей машине. Мой новый техник Грицаенко (Володю Дикова перевели в 
другую часть) уже запустил мотор. Моторист Алферов с ходу накинул на «меня 
парашют, помог пристегнуть нижние лямки. Секунда — и я в кабине, вторая — и, 
поднимая пыль, машина тронулась с места. В этот момент я услышал, что кто-то 
стучит по крылу, и остановился. Стучал Алферов. К самолету бежал командир.