— Но где же он?

Там… Мы нашли его в самолете товарища капитана. Только тут я понял, в чем дело, 
и с разрешения командира возвратился на стоянку. Мой пассажир, о существовании 
которого я непростительно забыл, пережив горячку боя, стоял под охраной 
вооруженного матроса. Волосы инженера были растрепаны. Лицо его покрывала 
бледность. Должно быть, и у меня в ту минуту был не менее жалкий вид. Я пытался 
что-то объяснить инженеру, просил у него прощения. Придя в себя, он не без 
юмора рассказал обо всем, что пережил, и мы от души посмеялись. Потом я привел 
его в штаб, представил командиру полка, и мы еще раз, теперь уже вместе, 
рассказали всю эту забавную историю.

Никитин сказал что-то укоризненное по моему адресу. Я чувствовал себя виноватым.
 Но все обошлось. Инженеру было предложено отдохнуть. А меня ожидало нечто 
совсем неожиданное. Я должен был сдать эскадрилью и отправиться в Москву, в 
распоряжение главнокомандующего военно — морской авиацией генерал — полковника 
С.Ф.Жаворонкова.

Приказ есть приказ, и 18 августа 1943 года, в День авиации, я покидаю полк. 
Эскадрилью я передал Ивану Ивановичу Цапову. Он выстраивает ее. Передо мной 
стоят недавние сержанты — летчики, ныне уже младшие лейтенанты. У каждого на 
груди боевой орден. Ордена и медали сияют на гимнастерках техников и младших 
специалистов.

— До свидания, товарищи! Спасибо вам за дружбу, за боевое умение и мужество. — 
Голос мой срывается (нервы, нервы — раньше я как-то не замечал этого). — 
Помните, всегда помните о тех, кто не вернулся с боевого задания. Терпеливо 
учите новичков. Не забывайте чапаевское правило, которому мы всегда были верны: 
«Сам погибай, а товарища выручай». Желаю вам всем дойти до светлого дня победы 
над фашизмом…

В полете меня сопровождают Саша Шилков (теперь он заместитель командира 
эскадрильи) и мой постоянный ведомый Коля Шестопалов. Мы делаем круг над 
островом, на большой скорости проносимся над стоянкой и «горкой» поднимаемся в 
голубое балтийское небо.

Перед самым Кронштадтом Шилков и Шестопалов по моему сигналу уходят в обратный 
путь. До свидания, друзья! Я смотрю им вслед. Когда-то еще мы встретимся?

В штабе соединения меня принимает новый командир дивизии подполковник Корешков. 
Я рассказываю ему о положении дел на островах.

— Что ж, за добрые дела островитян можно и дымок пустить. — Он достает свой 
портсигар: — Кури.

— Спасибо, не курю, товарищ подполковник.

— Так и не научился? А помнишь, как мы закурили за твой первый орден?

— Помню, товарищ командир. Вы тогда мне еще папиросу за ухо положили и сказали, 
чтобы я потом завторой орден дымюк пустил.

— Ну и как, не ошибся я насчет второго-то ордена? Вот так, — говорит Корешков, 
глубоко затягиваясь, и выпускает кольца сизого дыма.

В это время звонит телефон, и командир снимает трубку. Я осматриваю его скромно 
обставленный кабинет. На стене слева от меня висит портрет в черной рамке. С 
портрета смотрят живые, задумчивые глаза Петра Васильевича Кондратьева. Каким 
замечательным человеком был он, полковник Кондратьев. Четыре прямоугольника в 
петлице и Золотая Звезда Героя на груди. Меньше чем за два года прошел он путь 
от командира эскадрильи до комбрига. А 2 июня 1943 года, в день, когда 61-я 
авиабригада была переименована в 1-ю гвардейскую истребительную авиационную 
дивизию, ее командир погиб…

Корешков заканчивает телефонный разговор.

— Так вот я и говорю. — Он выходит из — за стола. — Пришла пора поздравить тебя 
с золотой звездочкой. — Командир дивизии крепко пожимает мне руку. — А по 
секрету могу сообщить, что награда твоя уже привезена из Москвы. Сейчас на 
истребителе перелетишь на «пятачок». А вечером член Военного совета на 
торжественном собрании по случаю присвоения 57-му штурмовому полку гвардейского 
звания вручит тебе орден Ленина и Золотую Звезду Героя. Так что не задерживайся.
 Завтра возвратишься сюда, и мы на У-2 отправим тебя в Вологду. Неделю дома, а 
потом в Москву к Жаворонкову,

Не буду подробно рассказывать о получении награды. Скажу только, что волновался 
я на этом вечере, как не волновался ни в одном из боев. Скромный товарищеский 
ужин, на котором контр — адмирал Н. К. Смирнов вручил мне орден Ленина и 
Золотую медаль Героя Советского Союза, прошел в обстановке удивительной 
сердечности и теплоты. Кто-то принес мне баян. Были песни, была пляска, были