лежащий на земле самолет.

— Ничего, ребятки, машину мы починим! — говорит Сергеев. Он отдает какие-то 
распоряжения технику и шепчет мне на ухо: — Ну как, игра стоила свеч?

Я показываю ему два пальца.

О, поздравляю! — Инженер трясет мне руку. — Слышь, Тараканов, командир двух 
рубанул.

Вы вон кого поздравляйте-то. — Я обертываюсь к бегущему к нам Шестопалову. — Он 
и «юнкерс» успел сбить, и меня прикрыл. Если бы не он…

Все поворачиваются к нему.

— Вот отмеряет! Он и по земле-то словно на истребителе летит, — говорит кто-то 
из летчиков, наблюдая, как длинноногий Шестопалов в шлеме, в унтах и в короткой,
 не по росту ему куртке поспешает к нам. Вот он останавливается, докладывает о 
выполнении задания, а сам не отрывает глаз от лежащего на снегу истребителя, от 
его согнутого винта.

— Как себя чувствуете, товарищ капитан?

— Нормально.

Шестопалов заговорщически поглядывает на меня:

— Носом в прицел не стукнулись, как некоторые военные?

Камушек брошен явно в огород Шорина. Он улавливает это, и по заплывшему лицу 
его растекается необидчивая улыбка…

Колпино. Ижорский завод. От него всего несколько километров до переднего края. 
Его трубы дымят под самым носом противника и не дают фашистам покоя. Видимо, 
они знают, что завод кует оружие для фронта, и потому каждый день пытаются 
бомбить его. Над Кол — пином идут жестокие воздушные бои. Командующий 
закрепляет этот «объект охраны номер один» за нашим полком.

Сегодня я снова сижу в кабине истребителя, ожидая сигнала вылета. Как всегда в 
таких случаях, клонит ко сну. И как всегда, едва сомкнешь глаза — начинают 
стучать по фонарю кабины. На этот раз стучит Дармограй, Откидываю назад фонарь:

— Что такое?

— Колпино бомбят.

— А почему нет ракеты на вылет?

— Не знаю, — пожимает плечами адъютант. — Я звонил на КП, но начальник штаба 
говорит, что никакой команды не было. А по селектору прослушивается ру— гань! 
Шумят, запрашивают, почему нет истребителей.

— Запуск! — кричу я, и в ту же секунду техник сдергивает чехол с мотора.

— Воздух! — разносится по стоянке.

Через минуту мы уже над аэродромом. Я веду шестерку истребителей. Докладываю по 
радио командиру бригады полковнику Кондратьеву:

— Я — Пушка — 46, иду на цель.

— Скорей! — кричит Петр Васильевич. — Вижу вас, снижайтесь. По курсу впереди 
заходит последняя четверка «юнкерсов»!

Мы немедля перехватываем эту четверку. Пару Ивана Цапова я посылаю наверх, 
чтобы она прикрыла нашу атаку. «Юнкерсы» переходят в пикирование, но они еще не 
сбросили бомб. Истребителей противника не видно. Догоняю ведущий «юнкере» уже 
на пикировании. Вижу, как растет в прицеле вражеская машина, как мечется' в 
своей кабине верхний стрелок. Ему мешает вести огонь из пулемета высокий киль 
бомбардировщика. Стрелок боится повредить хвостовое оперение своей машины и 
бьет мимо меня. Каких-то полсотни метров отделяют мой истребитель от «юнкерса». 
Я нажимаю на общую гашетку и, убедившись, что бомбардировщик загорается, 
отваливаю в сторону и набираю высоту. Вражеская машина вместе с грузом бомб 
идет к земле.

Мои друзья разделались с остальными тремя «юн — керсами» и следуют за мной. 
Теперь мы в небе одни. Фашистские истребители почему-то не появляются. Между 
тем у нас на аэродроме (об этом мы узнаем после приземления) складывается 
странная ситуация. С опозданием на четыре минуты на КП полка поступает 
телефонограмма: «Дежурную шестерку — в воздух!» Подполковник Никитин, схватив