закоптелой стеклянной крыши. Бывало, весь обеденный перерыв просиживал я на ней,
 головой упираясь в небо, воображая, будто лечу на самолете. А теперь вот... 

Рабочие идут с завода (по времени — конец трудовой смены). Они останавливаются, 
смотрят на самолет. Я снижаюсь, проношусь над проходной, делаю «горку» и ухожу 
ввысь. Не могу отказать себе в удовольствии пролететь над домом, в котором 
живет наша семья. Вот она, его красная железная крыша. Рядом возвышается 
пожарная каланча. Не зацепить бы. Делаю круг, второй, третий и ухожу на посадку.
 

Сдав самолет на стоянке строгому сторожу аэроклуба, спешу домой. 

Валя и Ниночка встречают меня на крыльце. Нет слов, чтобы выразить чувства, 
которыми мы охвачены. Оказывается, не только горе, но и радость может так 
перехватить горло, что на некоторое время теряешь дар речи. Только Ниночка 
что-то рассказывает. Рассказывает так быстро и сбивчиво, что я не могу ее 
понять. Беру дочку на руки, и мы идем вверх по лестнице. Теперь уже Валя 
помогает Ниночке рассказать, как они увидели круживший над домом самолет и кто 
первым догадался, что это прилетел я. Никушка пытается голосом передать гул 
мотора, показывает ручонками, как кружился самолет, и васильковые глаза ее 
сияют от счастья. А мама плачет. А отец, чтобы не выдать волнения, как и в 
прошлый раз, сосредоточивает внимание на моих знаках различия и орденах... 

И опять два дня, проведенных дома, пролетели как один миг. Но я управился со 
всеми порученными мне делами и успел навестить моего старого друга Николая 
Николаевича Гуляева, бывшего секретаря комсомольской организации нашего цеха, а 
во время войны — секретаря горкома ВЛКСМ. Помнится, сидим мы с ним за столом, 
разговариваем, а Валя с хозяйкой дома что-то маракуют на кухне. И вдруг Николай 
сообщает мне сногсшибательную новость. Он говорит, что вологжане собирают 
деньги на самолет для своего героя-земляка. 

— Для какого героя? — спрашиваю я. 

— Ну как же! Для тебя, — отвечает Николай. 

Да не может быть. Какой я герой! 

— Ладно-ладно! — Он дружески хлопает меня по плечу. — Ты нам не порти музыку. 
Собрали уже двадцать пять миллионов рублей. 

— Сколько? 

— Двадцать пять миллионов. И сбор средств еще продолжается. 

— Послушай, но ведь это на целый полк героев. 

— Ну что ж, мы не возражаем, — говорит Николай. — А насчет тебя — ты это брось. 
С такими орденами. Нина! — окликает он свою жену. — Ты слышишь, что говорит 
этот бывший наш паровозник? 

— Слышу, слышу! 

Веселая, входит она с Валей в комнату. 

— По такому случаю надо — за содружество фронта и тыла!.. 

Возвращаясь с женой домой по притихшим улицам Вологды, мы все еще ведем 
разговор о двадцати пяти миллионах рублей. Ведь это не просто рубли. В них 
нашли неожиданное выражение характеры наших земляков, их сплоченность, их 
любовь к Родине, их безмерная вера в нас, своих защитников. Оправдать их 
надежды, оправдать их доверие — нет большего долга и нет большего счастья. 

Утром я снова на аэродроме. Прощаюсь с близкими, взлетаю. Все дальше и дальше 
уносит меня самолет от родных мест. Уже скрылась из виду золотая маковка собора,
 растаял в дымке город. Но мыслью я все еще там, в стенах отчего дома. Вижу 
жену. Слышу ее застенчиво, стыдливо звучащий голос: 

— Игорек, а весной у нас будет малыш... Светлоглазый, курносый, с ямочками на 
щеках... 

Я целую ее, между тем она задумывается: 

— А вдруг девочка? 

И хорошо! — говорю я. — Опять косички, бантики — славно! 

— Нет, — она поднимает счастливое лицо, — будет малыш, почему-то мне так 
кажется... Под крылом проплывают дороги, речушки, деревни, перелески. Ровно 
поет свою песню неутомимый мотор. Он будто вторит моей мысли: «У нас будет сын, 
и мы назовем его, как Чкалова, — Валерий! Может быть, он тоже станет летчиком...