«мессершмиттов» полетели щепки. Машина перешла в беспорядочное падение и 
скрылась на фоне леса. 

Неожиданно появилась еще шестерка вражеских истребителей. Они оттеснили нес с 
Мясниковым от общей группы. Мы вынуждены были вдвоем биться с этой шестеркой. 

За этой воздушной схваткой наблюдал со своего командного пункта при штабе 
сухопутной армии командир нашей бригады Герой Советского Союза полковник П. В. 
Кондратьев. Внимательно следя за боем, он помогал нам в трудные мгновения — 
давал по радио свои советы, предупреждал об опасности. Но время было на исходе, 
и Кондратьев дал нам сигнал идти на посадку. Я слышал голос Ефимова, 
собиравшего группу и с боем уводившего ее на аэродром. Однако мы с Мясниковым 
не могли последовать за ним. Фашисты атаковали и атаковали. Командир бригады 
взывал к нам, чтобы мы подержались еще немного. Он сообщил, что со стороны 
«Большого» (то есть от Ленинграда) идет группа Яков. 

— Видите группу? — спрашивал он. 

— Видим! — кричал я, опережая Мясникова. 

— Им даны указания, сейчас они вам помогут... 

Действительно, к нам приближалась шестерка истребителей Як-1. Фашистские 
летчики сразу же оставили нас в покое и убрались восвояси. 

— Спасибо, братцы, за помощь! — прокричали мы по радио своим спасителям и, 
покачивая машины с крыла на крыло, взяли курс на аэродром. Надо сказать, что 
горючее у нас было уже на исходе. 

Но, видимо, радиостанции на Яках были настроены на другую волну. Между тем наши 
неизвестные друзья приняли «харрикейны» за вражеские истребители. Два Яка 
неожиданно вырвались вперед и пошли на нас в атаку, 

— Они атакуют, — предупредил я Мясникова. 

— Это же Яки, — спокойно отозвался Александр Федорович. — Наши Яки. Они шутят. 

Но ведущий Як не шутил. Он дал очередь по самолету майора Мясникова. Машина 
вспыхнула и стала падать. 

Что вы делаете, разбойники?! — кричал я по радио, видя, как охваченный пламенем 
падает самолет командира. Но голос мой тонул в эфире. Армейские летчики не 
слышали меня. Меня слышал только полковник Кондратьев. И он видел все 
происходившее в воздухе. Командир бригады передел мне, что «Якам сейчас 
подскажут». Но они уже развернулись и бросились на меня с двух сторон. 

Что делать? Бить по своим я не мог. Я стал уклоняться, увертываться от Яков. Но 
их было шестеро. К тому же они пришли со свежими силами. А у меня не оставалось 
ни горючего, ни сил. Мотор мог остановиться в любую секунду. Оставалось одно: 
сделать вид, будто моя машина сбита. А как? Ввести самолет в штопор? Но 
табличка, укрепленная на приборной доске «харрикейна», предупреждала (и я это 
знал наизусть): «Если до высоты двух тысяч метров машина не вышла из штопора, 
покидай самолет и пользуйся парашютом». Надпись была сделана неспроста: 
английский истребитель, войдя в штопор, мог из него не выйти. 

Но выбора не было. Улучив удобный момент, я загнал машину в штопор. Виток, 
второй, третий. Земля и Ленинград вместе с ней превращаются в набирающую 
скорость карусель. Четвертый, пятый, седьмой, девятый виток. «Вывод!» — кричу я 
зачем-то самому себе, видя, как вращающаяся земля стремительно надвигается на 
меня. Вопреки ожиданиям «харрикейн» подчиняется рулям. Он выходит из штопора и, 
опустив нос, набирает скорость. Вот я уже в горизонтальном полете. Подо мной 
лес. Высота — четыреста метров. Позади никого. Я даю газ и беру курс на 
аэродром. На чем работает мотор — не знаю. Бензиномеры показывают нули. 

«Ну, „Харитоша“, дотяни, милый, тут же недалеко». 

Выпускаю шасси, планирую на аэродром. И в этот момент раздается сильный хлопок. 
Мотор останавливается. Словно тараканьи усы, прорисовываются перед глазами 
лопасти винта. И вот посадка... 

Записав все, что я смог сказать ему, Дармограй мчится докладывать начальству. Я 
с трудом добираюсь до кровати и забываюсь в тяжелом сне. Но отдых недолог. 
Самолет заправлен, и Дармограй поднимает меня. Вскакиваю, а в мыслях Мясников. 

— Понимаю, — говорит адъютант. — Но что делать? Александра Федоровича уже не 
вернешь. Разберутся, накажут кого следует. А сейчас садись и пиши 
объяснительную. Командир полка велел. 

Я пишу короткую объяснительную записку и отдаю ее адъютанту.