смириться с вооружением «харрикейна». На нем было двенадцать пулеметов 
винтовочного калибра (крыльевые установки — по шесть пулеметов в каждой 
плоскости). После наших советских пушек и крупнокалиберных пулеметов мы сочли 
это недостаточным. Не понравилась нам и бронеспинка. Она представляла собой две 
расположенные вертикально одна над другой четырехмиллиметровые пластины. И это 
во времена скоростных пушек и бронебойных снарядов! 

— Да ее палкой пробить можно, — сказал Сухов, и все мы с ним согласились. 

О нашем недовольстве узнало командование. Чтобы заменить бронеспинки и оружие 
на «харрикейнах», нам было приказано срочно перелететь в Москву. 

И вот она, наша белокаменная столица. Мы приземлились на бетонной дорожке 
аэродрома. Без промедления сдаем машины на завод. 

— Через десять дней, — говорит представитель завода, — ваш заказ будет выполнен.
 А сейчас отдыхайте, знакомьтесь с Москвой. 

Получив место в гостинице, я обращаюсь к Мясникову за разрешением навестить 
брата. Он учится под Москвой в школе лейтенантов. Само собой разумеется, 
разрешение получено. Скорее на Рязанский вокзал! Сорок минут езды на электричке,
 и я вижу большие деревянные казармы, живописный, весь в зелени, военный 
городок. Спрашиваю, не здесь ли размещается пулеметная школа лейтенантов. Да, 
она размещается здесь. 

Начальник школы, высокий, общительный человек, приветливо встречает меня, 
расспрашивает, кто я и с какою целью прибыл, хорошо отзывается о моем брате. 

— Он, кажется, старше вас? 

— Да, на восемь лет... 

Это один из самых скромных и образованных курсантов, — говорит капитан. — 
Впрочем, он не только курсант. Александр Каберов ведет в школе военную 
топографию и пулеметное дело. Скажу по секрету: при выпуске он получит звание 
старшего лейтенанта и будет оставлен у нас. Нам нужны хорошие преподаватели.

Я благодарю капитана за добрые слова и выхожу на улицу. В ожидании брата (его 
уже вызвали ко мне) брожу по шлаковой дорожке. И вот смотрю — бежит он. В 
гимнастерке необычного, свинцового, цвета, в бриджах, ботинках с обмотками, с 
винтовкой и скаткой на плечах, бежит Шура к зданию штаба. Мимо меня проходит 
строевым шагом, по всем правилам отдает честь и снова бежит. Не узнал. Да и не 
мудрено, В последний раз мы виделись в 1934 году. Я тогда учился в школе ФЗУ, а 
он на физико-математическом факультете педагогического института в Вологде. 
Окончив институт, брат уехал работать в одну из районных школ. Сначала он 
преподавал, потом директорствовал. Перед самой войной возвратился в Вологду и 
некоторое время тоже был директором средней школы-десятилетки. Но меня в ту 
пору уже не было дома. 

— Шурка! 

Он замирает на месте, потом поправляет пилотку и поворачивается ко мне. 
Поворачивается и стоит, будто на посту. 

— Шурка, это же я, Игорь! 

Мы бросаемся друг к другу. 

Глаза брата становятся влажными. Он с радостью и недоверием смотрит на меня: 

— Неужели это ты, Игорь? 

— Как видишь! 

Он трогает мои ордена: 

— Ты сам сбивал фашистские самолеты?.. А я вот никогда не видел воздушного боя..
. Наверное, это очень страшно... Не на земле ведь... 

Разговор идет то о Ленинграде, то о Вологде. Я рассказываю о своей поездке 
домой, спрашиваю у Шуры, получает ли он письма от жены. Перед самой войной ома 
с четырьмя детьми поехала отдохнуть к родителям на Кавказ. Война застала их в 
Орджоникидзе. Выехать обратно было уже невозможно. 

Зайдя к начальнику школы, мы с Шурой оформляем увольнительную для него и едем в 
Москву. Новая выходная форма защитного цвета хорошо сидит на Шурке. Вечер мы 
проводим в гостинице среди моих боевых друзей. Я знакомлю брата с командиром 
нашей эскадрильи Мясниковым, с комиссаром Ефимовым, получившим недавно звание 
Героя Советского Союза. Широкий кругозор брата, его техническая осведомленность,
 способность свободно ориентироваться в вопросах внешней политики производят