столицу Эстонии, в историческом переходе кораблей Балтийского флота из Таллина 
в Кронштадт. Вместо уехавшего на учебу Исаковича комиссаром эскадрильи назначен 
капитан Ефимов. Парторгом коммунисты единодушно избрали отличного техника звена 
Снигирева. Майор Никитин стал командиром полка, а подполковник Кондратьев — 
командиром бригады. 

Вечером было объявлено, что мы скоро поедем изучать новые самолеты. Мне же 
командир полка неожиданно предложил навестить родных (до Вологды от нашей базы 
несколько часов полета). Я должен был лететь на У-2, но он оказался неисправным.
 Ничего! Окрыленный радостью, я отправился в далекий путь на попутном 
транспорте (до Череповца — машина, а дальше — поезд) и на следующий день рано 
утром был уже у порога родного дома. 

Никогда не забуду тех минут, Ах, какой начался в доме переполох! Ну еще бы — не 
ждали! Мать залилась слезами («Живой, здоровый... Сынок ты мой!..»). Отец 
засуетился, разбудил Валю, Нинушку. 

— Вставайте, глядите-ко, кто приехал-то! — Он торопливо протер очки, начал 
разглядывать мои петлицы. — Стало быть, капитан уже? — Он важно качал головой.
 — Слышь, мать, капитан Игорь-то! 

Мать захлопотала у стола, а я вошел в спальню: 

— Валюша, Ниночка, родные вы мои!.. 

Нет, не передать словами, какая это была радость. 

— Ну-ка, покажись, покажись папе! — Я взял на руки дочку. 

Третий годик уже пошел, — немножко растерянно говорила жена, поправляя волосы 
дочери, упавшие на глаза. — Вот, Ниночка, это и есть твой папа... 

Нинушка посмотрела на меня внимательно, соскользнула с моих рук на пол и, не 
спуская с меня глаз, ухватилась за мамину юбку. 

А в соседней комнате уже накрыт стол. Проснулась сестренка Надя, пришла тетя 
Лиза, наша соседка по квартире. Для начала, как водится, выпили по рюмочке за 
встречу, и пошли, пошли разговоры. Закипел самовар. Отец принес его из кухни, 
поставил на стол. Мать, как она всегда это делала, бросила в трубу самовара 
кусочек сахару. Характерный, знакомый с детства запах чаепития наполнил 
квартиру. А мама все хлопотала и хлопотала у стола. Она нарезала ломтиками 
сушеную соленую треску и залила ее в блюдце крутым кипятком. Чешуйки стали 
дыбом, ломтики изогнулись, размякли — моя любимая еда. Эх, если бы еще 
рассыпчатой, или, как у нас говорят, «хохочущей», картошки! Но и картошка уже 
появилась на столе. Между тем отец налил по второй. Он сидел напротив меня и 
пристально глядел на мои ордена: 

— Вот это, слева, орден Ленина. А рядом? 

— А рядом орден Красного Знамени... 

Глядя на отца, на мать, на Валю с Нинушкой — на всех сидевших за столом, я все 
еще не мог поверить, что я дома. И одна мысль билась в моем мозгу: «Как 
все-таки это здорово, когда у человека есть свой дом, свой родной уголок, есть 
дорогие сердцу люди!..» 

Между тем отец принес из спальни мою старенькую двухрядку, смахнул с нее 
рукавом пыль: — Ну-ка, сыграй, не забыл, наверно... И я еще не успел заиграть, 
как он запел: 

		...Вот на пути село родное, 
		В него ямщик приворотил... 

У нашего нового адъютанта капитана Дармограя жена с малышом тоже эвакуировалась 
в Вологду. Он отправился к семье следом за мной. Мы познакомились в родных 
местах и замечательно провели отпуск. Но чем счастливее дни, тем они короче. 
Вскоре за нами прилетел санитарный У-2. Мы распрощались с близкими, а через 
некоторое время были уже в своем полку. 

Здесь нас ждали новенькие английские истребители «Хаукер Харрикейн». 

Прежде всего бросились в глаза размеры машины. «Харрикейн» и по длине и по 
размаху крыльев был почти в полтора раза больше нашего Яка. Горбатый, на 
высоких «ногах», он показался нам довольно странным. Все таблички в кабине, 
различные другие надписи были сделаны на английском языке. Впрочем, это не 
помешало нам быстро изучить новый самолет. Мы начали летать на нем и вскоре 
закончили программу переучивания. 

Высота в футах, скорость в милях, бензин не в литрах, а в галлонах — ко всему 
этому надо было, конечно, привыкнуть, и мы привыкли. Однако никак не могли мы