|
столицу Эстонии, в историческом переходе кораблей Балтийского флота из Таллина
в Кронштадт. Вместо уехавшего на учебу Исаковича комиссаром эскадрильи назначен
капитан Ефимов. Парторгом коммунисты единодушно избрали отличного техника звена
Снигирева. Майор Никитин стал командиром полка, а подполковник Кондратьев —
командиром бригады.
Вечером было объявлено, что мы скоро поедем изучать новые самолеты. Мне же
командир полка неожиданно предложил навестить родных (до Вологды от нашей базы
несколько часов полета). Я должен был лететь на У-2, но он оказался неисправным.
Ничего! Окрыленный радостью, я отправился в далекий путь на попутном
транспорте (до Череповца — машина, а дальше — поезд) и на следующий день рано
утром был уже у порога родного дома.
Никогда не забуду тех минут, Ах, какой начался в доме переполох! Ну еще бы — не
ждали! Мать залилась слезами («Живой, здоровый... Сынок ты мой!..»). Отец
засуетился, разбудил Валю, Нинушку.
— Вставайте, глядите-ко, кто приехал-то! — Он торопливо протер очки, начал
разглядывать мои петлицы. — Стало быть, капитан уже? — Он важно качал головой.
— Слышь, мать, капитан Игорь-то!
Мать захлопотала у стола, а я вошел в спальню:
— Валюша, Ниночка, родные вы мои!..
Нет, не передать словами, какая это была радость.
— Ну-ка, покажись, покажись папе! — Я взял на руки дочку.
Третий годик уже пошел, — немножко растерянно говорила жена, поправляя волосы
дочери, упавшие на глаза. — Вот, Ниночка, это и есть твой папа...
Нинушка посмотрела на меня внимательно, соскользнула с моих рук на пол и, не
спуская с меня глаз, ухватилась за мамину юбку.
А в соседней комнате уже накрыт стол. Проснулась сестренка Надя, пришла тетя
Лиза, наша соседка по квартире. Для начала, как водится, выпили по рюмочке за
встречу, и пошли, пошли разговоры. Закипел самовар. Отец принес его из кухни,
поставил на стол. Мать, как она всегда это делала, бросила в трубу самовара
кусочек сахару. Характерный, знакомый с детства запах чаепития наполнил
квартиру. А мама все хлопотала и хлопотала у стола. Она нарезала ломтиками
сушеную соленую треску и залила ее в блюдце крутым кипятком. Чешуйки стали
дыбом, ломтики изогнулись, размякли — моя любимая еда. Эх, если бы еще
рассыпчатой, или, как у нас говорят, «хохочущей», картошки! Но и картошка уже
появилась на столе. Между тем отец налил по второй. Он сидел напротив меня и
пристально глядел на мои ордена:
— Вот это, слева, орден Ленина. А рядом?
— А рядом орден Красного Знамени...
Глядя на отца, на мать, на Валю с Нинушкой — на всех сидевших за столом, я все
еще не мог поверить, что я дома. И одна мысль билась в моем мозгу: «Как
все-таки это здорово, когда у человека есть свой дом, свой родной уголок, есть
дорогие сердцу люди!..»
Между тем отец принес из спальни мою старенькую двухрядку, смахнул с нее
рукавом пыль: — Ну-ка, сыграй, не забыл, наверно... И я еще не успел заиграть,
как он запел:
...Вот на пути село родное,
В него ямщик приворотил...
У нашего нового адъютанта капитана Дармограя жена с малышом тоже эвакуировалась
в Вологду. Он отправился к семье следом за мной. Мы познакомились в родных
местах и замечательно провели отпуск. Но чем счастливее дни, тем они короче.
Вскоре за нами прилетел санитарный У-2. Мы распрощались с близкими, а через
некоторое время были уже в своем полку.
Здесь нас ждали новенькие английские истребители «Хаукер Харрикейн».
Прежде всего бросились в глаза размеры машины. «Харрикейн» и по длине и по
размаху крыльев был почти в полтора раза больше нашего Яка. Горбатый, на
высоких «ногах», он показался нам довольно странным. Все таблички в кабине,
различные другие надписи были сделаны на английском языке. Впрочем, это не
помешало нам быстро изучить новый самолет. Мы начали летать на нем и вскоре
закончили программу переучивания.
Высота в футах, скорость в милях, бензин не в литрах, а в галлонах — ко всему
этому надо было, конечно, привыкнуть, и мы привыкли. Однако никак не могли мы
|
|