настойчиво брать интервью, как это делал Николай Чуковский. На стоянке около 
самолета, на дежурстве в промороженной кабине, в землянке он подходил к нам с 
заранее заготовленными, подчас казавшимися летчикам пустячными вопросами. 

— Вы кушайте, кушайте, — говорит он, бывало, а сам ложку в сторону, блокнот на 
стол — и за карандаш. 

— Николай Корнеевич, вы сами-то ешьте. Вам же нужно поправляться. Вон вы какой 
худой. 

— Ничего, голубчик, я успею. А не припомните ли вы?.. 

В ту суровую пору Николай Чуковский был хорошо известен как военный 
корреспондент. Политическое управление флота, учитывая его давнее желание 
поработать в «интересной части», послало Николая Корнеевича в наш гвардейский 
истребительный полк. 

Как-то утром я пришел на стоянку и увидел Чуковского возле моей машины. Вернее, 
он сидел под самолетом и что-то там рассматривал. Его интересовало, как 
убирается шасси. Потом Чуковский выбрался из-под машины и обратился к технику с 
новым вопросом: 

— Простите, Александр Николаевич, я только хотел уточнить... Извините, вот и 
товарищ Каберов тут, кстати... Понимаете, есть слово «элерон»... 

Я подошел к крылу: 

— Вот они, элероны. 

Да? — Писатель не то чтобы удивился, а еще больше заинтересовался. — Любопытно..
. А как они хлопают? 

— Хлопают? — Мы только пожали плечами. — Элероны отклоняются вверх и вниз. Это 
поперечные рули. С их помощью самолет делает крен влево или вправо, 

— Ах вот оно что! — Чуковский вдруг так рассмеялся, что на глазах его выступили 
слезы, — Ну, подвели, черти, ну, подвели!.. 

И он рассказал нам, что вечером случайно услышал разговор Сухова и 
Громодвинникова. Один из них вспомнил, как в бою «мессершмитт» повредил его 
самолет, а второй резко заметил: «Ты бы меньше элеронами хлопал!..»

Тут и мы с Грицаенко рассмеялись. Пришлось объяснить Николаю Корнеевичу, что в 
среде летчиков бытует выражение «хлопать элеронами», равносильное словам 
«хлопать ушами». 

В тот раз Чуковский уточнил еще кое-что из авиационной терминологии. 

— Видите ли, — говорил он, — писатель должен знать раз в десять больше того, 
что он потом напишет в своей книге. 

— А вы собираетесь писать книгу? 

— Да, материал, который я здесь собрал, так интересен, что мне хотелось бы. 

— Значит, почитаем когда-нибудь, — сказал я и не осторожно глянул на часы. 

Чуковский тотчас же закрыл блокнот: 

— Вы спешите? Я пройду с вами до землянки... Скажите, товарищ Каберов: у 
истребителей бывают две кабины? Понимаете, я хотел бы слетать с вами в бой, в 
настоящий бой, со стрельбой. 

— Николай Корнеевич, это очень опасно. 

— Ничего. Зато я там увижу вас в деле. 

Уже возле землянки Николай Корнеевич попросил меня задержаться еще на одну 
минуту. 

— У меня к вам всего один маленький вопрос, — сказал он. — Что такое унтята? 
Вот на вас унты, а эти самые унтя... 

Но тут до меня донесся голос часового: 

— Капитан Каберов, вас к командиру! 

Я убежал, так и не успев сообщить писателю, что унтята — это всего-навсего 
меховые чулки, которые надевают, прежде чем натянуть на ноги унты.