Чуковский работал в эскадрилье без отдыха, работал не только днем, но иногда и 
ночью. Как-то вечером у меня выдалась свободная минута, и я подошел к нему, 
когда он что-то писал. Николай Корнеевич, отодвинув бумаги, охотно заговорил со 
мной. Он сказал, что хотел бы посмотреть наши «боевые листки», и попросил 
переписать для него мою поэму «Месть», которая печаталась в них отдельными 
кусками. К тому времени у меня уже был начисто переписанный текст поэмы. Я с 
удовольствием передал ее Николаю Корнеевичу, сделав над заглавием короткую 
дарственную надпись. 

Рассказывая мне в тот раз о своей работе, Чуковский откинул крышку небольшого 
дорожного чемодана:

— Вот, смотрите. 

В чемодане стопками лежали его знаменитые блокноты. 

— Видите, сколько? А надо бы еще столько же. Вот подробные записи, сделанные 
после бесед с вами, с Костылевым, Львовым, Ефимовым, Суховым, техником 
Грицаенко. Теперь мне нужны Чепелкин и Мясников. 

А однажды мы обидели Николая Корнеевича, и мне до сих пор стыдно за это. 

Чуковский договорился с Петром Чепелкиным, что тот придет к нему побеседовать 
после полета. Но мы с Петром неожиданно узнали, что у нас идет фильм 
«Истребители», и, выполнив боевое задание, убежали в кино. Убежали, как зайцы, 
сделав большой круг по лесу, чтобы не попасть на глаза Николаю Корнеевичу. 

А он ждал Чепелкина. И он обиделся. Обиделся и почти на сутки исчез из 
эскадрильи. Все мы встревожились. Но вскоре выяснилось, что Чуковский работает 
у штурмовиков. Он исписал там целый блокнот, причем пытался уговорить командира 
взять его с собой в боевой полет на штурмовике в качестве воздушного стрелка. 
Писатель утверждал, что умеет стрелять из пулемета и что готов доказать это на 
деле. К счастью, согласия на такой полет Чуковский не получил. 

В мрачном настроении возвратился он в нашу землянку. Чтобы как-то развеять это 
настроение, мы весь тот вечер рассказывали ему о воздушных боях, о разного рода 
забавных случаях из жизни летчиков. И к нему опять возвратились всегдашнее 
добродушие, общительность и жизнерадостность. 




АТАКУЕТ АЛЕША БАРАНОВСКИЙ


Во второй половине мая 1942 года наш полк перелетел на тыловую базу, чтобы 
получить новые самолеты. Между тем Мясников, Ефимов, Львов, Сухов и я остались 
на месте. Мы продолжаем работать. У нас четыре самолета на пятерых. Я летаю все 
еще на Яке командира эскадрильи. Сергей Макаров поставил на эту машину новые 
рули. Техники заделали пробоины на ее крыльях и фюзеляже. 

Как только подсохли аэродромы, мы распрощались с Ладогой и перелетели под 
Ленинград. Но истребители наши настолько изношены, что редко все четыре 
самолета находятся в строю. Случается, что после посадки на фюзеляж приходится 
выправлять согнутые лопасти винта. На самолете Мясникова во время такой 
операции обломился конец лопасти. Пришлось обрезать и две остальные. Так и 
летаем мы с командиром на истребителе с укороченными на восемнадцать 
сантиметров лопастями. Правда, мотор перегревается немножко, однако летать 
можно. 

На смену нам уже прибыл полк, вооруженный новенькими Яками. Но летчики этой 
части молоды. Опыта по прикрытию самолетов Ил-2 они не имеют. Наши 
друзья-штурмовики просят нас оказать помощь молодым истребителям. Вот и 
возглавляем мы, выполняя боевые задания, группы летчиков нового полка. Вместе с 
ними сопровождаем штурмовики, которые наносят удары по вражеским кораблям, 
аэродромам и другим важным военным объектам. Мне иногда доводится вести 
воздушную разведку. Я уже дважды фотографировал порт Котку. 

Однажды, возвратясь из полета, я, что называется, лицом к лицу встретился с 
Женей Сусаниным, бывшим курсантом нашего новгородского аэроклуба. Высокий, 
возмужалый, уже видавший виды летчик с орденом Красного Знамени на груди, 
Сусанин на этот раз был невесел. Он привез мне горькую весть; погиб Алеша 
Барановский. 

— Да что ты, Женя?.. Когда?.. 

— Еще одиннадцатого февраля... 

Алексей Барановский... Мой веселый курсант, которому в 1939 году я дал путевку 
в небо. Это он и его товарищ разыскали меня в Низине. Кажется, будто только