нос машины, я свалил ее в штопор. Виток, второй, третий, четвертый, а команды 
на вывод нет. Пришлось вывести без команды. Оказывается, радиоприемник отказал. 
Так с тех пор и молчит.

Я смотрю на самолет Костылева. Он уводит нас от Пскова, но все еще меняет курс. 
Видимо, хочет найти бомбардировщики и потерявшего нас Соседина. Ах, как нем не 
хватает радио! Тяжело идти домой, не выполнив боевой задачи. Да и хватит ли 
горючего?

Близ Луги стрелка бензиномера предательски подошла к нулю. Я стал поглядывать — 
где бы приземлиться. «А как же ребята? Ведь у них тоже…» Только я подумал об 
этом, как мотор фыркнул и умолк, потом ожил, но вскоре еще раз «обрезал» и 
остановился уже окончательно. Впервые увидел я в полете беспомощно 
остановившийся винт.

«Спокойствие, спокойствие!» — говорю я себе. Глаза лихорадочно обшаривают землю,
 отыскивая площадку, на которую можно было бы сесть. Впереди, чуть справа, 
виднеется озеро, рядом с ним — большое поле, а на поле — лошади. Я захожу на 
посадку и вижу, что за мной планирует еще один самолет с остановившимся винтом. 
По наставлению, при посадке вне аэродрома не положено выпускать шасси. Но 
ломать машину жалко, К тому же передо мною ровное поле. Не раздумывая, берусь 
за ручку тросовой лебедки и выпускаю шасси…

Высота быстро падала. Лавируя между пасущимися лошадьми, я благополучно 
приземлился. Не поле, а настоящий аэродром! Будто кто-то специально приберег 
его для нашей вынужденной посадки. Я выскочил из машины и увидел приземляющиеся 
самолеты друзей.

Алиев сел хорошо. Следом за ним планировал Годунов. Он взял немного правее. 
Перед ним стояла лошадь. Я пытался указать ему на нее, но столкновение было уже 
неизбежным. Впрочем, все это выглядело довольно — таки странно. Лошадь как-то 
неправдоподобно легко перелетела через кабину летчика и, не задев киля, упала 
на землю. Машина остановилась, из нее ошалело выскочил Годунов. Он обежал 
вокруг самолета, потрогал винт, пощупал что-то на капоте. Когда сел Костылев, 
мы с Алиевым подбежали к месту происшествия. Годунов собирал в траве куски 
фанеры. Это, как выяснилось, были «останки лошади». Несколько других фанерных 
лошадей там и сям стояли в поле.

Оказывается, мы были на замаскированном таким образом настоящем аэродроме. 
Несколько дней назад отсюда улетела на фронт одна из авиационных частей. Тем 
временем комендант гарнизона решил замаскировать аэродром под выпас. Вскоре мы 
познакомились с этим молодым человеком, носившим звание капитана. Он рассказал 
нам, что остался в Череменецком гарнизоне один. Военнослужащие уехали, их семьи 
эвакуировались. Комендант водил нас по опустевшим домам гарнизона, предлагая на 
выбор любую квартиру. В его распоряжении была всего одна настоящая, не фанерная,
 лошадь. На ней он отправлял на ближайшую станцию. Патроны, которых, по словам 
коменданта, на складе было столько, что и за год не перевезти.

— Что же вы будете с ними делать, если…

Капитан твердо ответил, что в крайнем случае боеприпасы и горючее будут 
взорваны.

Самолеты мы заправили быстро, а моторы запустить сразу не удалось: аккумуляторы 
оказались слабыми. Но предприимчивый комендант достал кусок старого 
амортизатора, и приспособление для проворачивания винта вскоре было готово. 
Запустить удалось только самолет Костылева. Лететь в часть за техником и 
аккумулятором было поручено мне.

Через полчаса я уже был дома.

— Что случилось? Где остальные? Почему вы не на своем самолете? — засыпали меня 
вопросами товарищи по службе.

Узнав, в чем дело, они облегченно вздохнули и сообщили мне, что Соседин потерял 
нас и произвел, посадку в Котлах, Я поспешил с докладом к командиру. Но техник 
звена Снигирев остановил меня:

А у нас тут… Не вернулся с задания Матвей Ефимов.

Ефимов? С какого задания?

— После вас, примерно через час, вылетела еще одна группа истребителей на 
сопровождение бомбардировщиков. Возглавил ее Ефимов, и пошли они тоже туда, в 
район Пскова. Недавно, перед вешим прилетом, возвратились. Как получилось с 
Ефимовым, не знаем, но старший лейтенант Киров говорит, что они его просто 
потеряли из виду.

— Это командира-то своего потеряли из виду? На кого же они глядели тогда?