- "Лайф" пишет, а немецкие лодки воюют, - вставил высокий американец, 
посасывавший длинную, словно по росту подобранную трубку. 

- Для ваших немецких коллег даже вот такое охранение, - Мейер описал рукой круг,
 - нипочем... топят нас - и все... 

- Да, для хороших подводников охранение... только помеха, - согласился я, - но 
в журнале говорится, что немецкие подводники деморализованы и... плохо воюют... 


- Журнал сам деморализован! - перебил меня капитан, поджав свои бескровные губы.
 - Немцы чувствуют себя хорошо... 

С Мейером мы легко договорились по всем вопросам. Он разрешил матросам и 
старшинам небольшими группами выходить на верхнюю палубу, пользоваться 
санитарными узлами наравне с экипажем "Джона Кервера", осмотреть корабль, 
провести вечер самодеятельности. Но когда вопрос коснулся транслирования в 
кубрике последних известий из Москвы, возникли затруднения. 

- Зачем матросу политика? - с заметным раздражением сказал капитан. Молодому 
человеку нужны музыка, танцы, девушки, вино. Музыку мы транслируем, танцевать 
разрешаем, а вино и девушек они найдут в Англии. 

- Простите, у нас другие порядки, - продолжал настаивать я, не обращая внимания 
на улыбки американских моряков. 

- Мистер командер, я не могу разрешить транслировать московскую станцию, 
решительно заявил Мейер. - Вы лично, если хотите, можете слушать через 
офицерский приемник в штурманской рубке. И то... я бы на вашем месте не, тратил 
на это время. А матросы... давно известно: чем меньше матросы знают, тем лучше 
для них и для дела... Я бы развлекал их как-нибудь иначе. 

Мне пришлось удовлетвориться возможностью самому слушать сводки Совинформбюро, 
чтобы потом информировать матросов и старшин. 

Идя со средней скоростью девять узлов, конвой держал курс на остров Медвежий, с 
тем чтобы на его траверзе повернуть на запад и обойти Норвежское побережье, 
оккупированное фашистскими войсками. 

К исходу четвертого дня конвой находился уже в районе этого каменного острова, 
расположенного в Северном Ледовитом океане, на полпути между материком и 
архипелагом Шпицберген. 

После очередной беседы с матросами и старшинами мы с Пал Астровым вышли из 
кубрика и направились к себе в каюту. На палубе нас догнал Свиридов. 

У матроса был явно озабоченный вид. 

- Товарищ капитан третьего ранга, - Свиридов понизил голос до шепота, эти... 
вон тот... 

- Кто? 

- Джон Берна... все время агитируют наших матросов ехать в Америку. Расписывает,
 какое там райское житье. Говорит, он сам чех, Иваном его звали, а теперь Джон..
. 

- Так чем же Джон лучше Ивана? Вопрос этот оказался для Свиридова неожиданным, 
и матрос растерялся. 

- Он оскорбляет нас, товарищ капитан третьего ранга! 

- А вы отвечайте тем же... 

- Чем? - Свиридов вопросительно посмотрел сначала на меня, а затем на 
капитан-лейтенанта. 

- Доказывайте, что у нас лучше, - вставил Паластров, - и агитируйте его ехать к 
нам. 

- Такого гада к нам нельзя, товарищ капитан-лейтенант. У него нет родины! - 
возразил матрос. 

- Вот вы ему и объясните, что люди, которые изменяют родине и уезжают в чужие 
страны только потому, что сегодня там картошка стоит на две копейки дешевле, - 
изменники и гады. Он тогда поймет, что вы его тоже считаете гадом. 

- Мы ему без намека... прямо говорим, что он гад, изменник, предатель и ... еще 
крепче... говорим кое-что... но... он не оскорбляется... Вот если бы вы