Самолет мгновенно развернулся для повторной атаки. Однако на этот раз наша 
единственная пушка и пулемет сумели помешать атаке врага. Новые бомбы упали 
гораздо дальше, чем в первый раз, и не причинили нам вреда. 

В третий раз самолет зашел с кормы, рассчитывая оказаться вне сектора обстрела 
пушки. Разгадав замысел врага, мы начали маневрировать. Викентьев хладнокровно 
выпускал одну за другой длинные пулеметные очереди. 

Пройдя траверз подводной лодки, самолет резко повернул сперва влево, затем 
вправо и, пролетев вперед по нашему курсу, рухнул в море. 

- Держать на точку падения самолета! - скомандовал я. 

Изменив на несколько градусов курс, подводная лодка направилась к месту падения 
самолета. 

- Прямо по носу масляное пятно! - крикнул сигнальщик. 

И действительно, на месте падения самолета мы увидели масляное пятно, которое 
медленно разрасталось. Самолета никто из нас не увидел. Он бесследно исчез под 
водой. 

- Два самолета! Справа двадцать. Высота триста! На нас! - крикнул сигнальщик. 

Но эти самолеты были уже не страшны нам: неисправности были устранены, и мы 
могли погрузиться. 

Когда самолеты достигли места нашего погружения, глубиномер уже показывал сорок 
метров. 

Придя в жилой отсек и поздравив матросов с победой над фашистским стервятником, 
я отыскал глазами Викентьева, которому санитары перевязывали рану. Рана была 
неопасная - в мягких тканях ноги. 

- Благодарю за службу! - крепко пожал я руку матросу. 

- Служу Советскому Союзу! - громко ответил Викентьев и вспыхнул. - Только я, 
наверное, случайно угодил в него. 

- На войне всегда и все кажется случайным, - перебил я, обращаясь ко всем 
находившимся в отсеке подводникам, - одно бесспорно не случайно: всегда 
побеждает тот, кто готовит себя к победе, кто много и серьезно учится и любит 
свое дело. 

Выйдя из отсека, я направился навестить спасенного нами летчика. 

- Пришел в себя! Разговаривает! Зовут его Василий Сырков, - радостно сообщил 
мне Свиридов. 

Василий Сырков не только пришел в себя, но и довольно бодро разговаривал с 
подводниками. 

- Как вы себя чувствуете? - обратился я к летчику. 

- Хорошо... Только вот бинты мешают говорить... 

- Пока нельзя снимать, - поспешил пояснить Свиридов. 

- Врач у нас строгий, - я показал глазами на Свиридова. 

- Он молодец, - глухо отозвался летчик. 

- Вы можете коротко рассказать, что случилось с вами? Надо донести командованию.
.. 

- Могу, - ответил Сырков. - Эскадрилья была перехвачена двадцатью фашистскими 
истребителями. Против нас дрались три "мессера". Двух мы "схарчили", а третьему 
удалось нас подбить. Мы были вынуждены сесть на воду и старались "прирулить" 
самолет в базу. Место посадки фашисты, вероятно, засекли и послали за нами 
катер. Мы пытались покинуть самолет и не заметили, как почти вплотную к нам 
подошел катер-охотник. Открыли огонь с большим опозданием. Катер с ходу 
врезался в самолет и таранил его. К нам на борт вскочили фашисты... Тут-то и 
началась борьба. Я сидел у пулемета. Какой-то верзила-немец ударил меня 
автоматом. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, то увидел, что лежу на 
палубе катера, а около меня два фашиста. Наверное, только они и уцелели. Болела 
левая рука. Я осторожно осмотрелся, заметил немецкий автомат. Не медля ни 
секунды, вскочил на ноги, схватил одной рукой автомат и ударил им по голове 
одного фашиста. Он упал за борт. Второго ударить не успел. Он кошкой подскочил 
ко мне и свалил на палубу. Мы боролись долго. Не помню, как очутились в воде.