специальный экзамен по судам-ловушкам врага. 

- Опять экзамен! - вырвалось у кого-то из сидевших в задних рядах. 

Хияйнен слышал эту реплику, но промолчал. Лев Петрович очень любил экзаменовать 
подчиненных, причем самым строгим образом. Многие офицеры не сразу осознавали 
необходимость постоянного штудирования уже изрядно приевшихся предметов и 
тяготились строгостью начальника, но, побывав в море, в боевых переделках, те 
же подводники не раз с. благодарностью вспоминали "дотошного батю" Льва 
Петровича, который заставлял их по-настоящему овладевать своей специальностью, 
без чего победа над врагом была немыслима. 

- Как действовал экипаж в бою? - спросил комдив. 

- Все подводники в бою вели себя отлично, - отвечал Кесаев, - по действиям 
подчиненных у меня замечаний нет. 

- Мне кажется, вы недостаточно самокритичны, - заметил комдив. - Почему 
сигнальщики поздно обнаружили конвой и суда-ловушки? Оба раза, по-моему, они 
просто прозевали и поставили корабль в тяжелое положение, а вы говорите: 
замечаний нет. 

- Товарищ капитан второго ранга, - упорствовал Кесаев, - видимость плохая была. 
За что же сигнальщиков винить? Я ведь сам с мостика не, сходил, все время 
смотрел за горизонтом и не смог своевременно обнаружить. Противник совсем нас 
не заметил, хотя мы... 

- Ну во-от, нашел с кем равняться, - расхохотавшись, зашумели сразу все. 

- Нет, нет, нет! - спохватился Кесаев. - Я же не равняться... 

- Вот что, - заметил строго комдив, - вы проверьте еще раз вашу оценку работы 
сигнальщиков в походе. Имейте в виду, что, когда на кораблях будут 
прорабатывать материалы похода, ваших сигнальщиков будут критиковать нещадно, а 
заодно с ними и вас... за отсутствие требовательности. 

- Есть! - коротко ответил Кесаев. 

- В лучшую сторону есть отличившиеся? - спросил комдив. 

- Есть. Я считаю, трюмных машинистов надо всех выделить, как лучших. Они 
рекордно быстро исправили основные повреждения механизмов и обеспечили 
боеспособность корабля. 

- Подумайте о представлении их к правительственным наградам. Доложите свои 
соображения завтра. А сейчас идите мыться, есть и отдыхать. Мы пойдем 
досматривать концерт, - заключил Лев Петрович, глянув на ручные часы. 

На палубе плавбазы было по-прежнему многолюдно. Матросы и старшины слушали 
подводников "М-117", рассказывавших подробности о последнем победном походе 
своего корабля. 

- Ярослав Константинович! - услышал я знакомый голое, - Вы знаете, какое 
интересное письмо я получил только что? Просто диво. 

- Нет, конечно, откуда же мне знать... 

- Алексея Васильевича помните? 

- Какого Алексея. Васильевича? 

- Алексея Васильевича Рождественского, неужели не помните? Учителя, в 
Севастополе. 

- Помню, как же не помнить! Он ведь тогда струсил и решил ехать умирать домой в 
деревню. Где же он? Жив, значит? 

- Не только жив, но даже отличился в боях с фашистами! - Метелев говорил очень 
возбужденно. - В партизанах был, ранили, сейчас находится на излечении в 
каком-то госпитале, награжден орденом Отечественной войны. Молодец, верно? 

- Даже не верится. Вот уж не ожидал я от него такой прыти. 

- Мне кажется, он тогда не вполне понимал обстановку. Он еще не сознавал, что 
началась не простая война между государствами, а смертельная схватка за 
сохранение самого дорогого - нашего социалистического государства. А когда 
позже он понял, наконец, что вопрос стоит так: быть или не быть социализму, 
придут темные силы фашизма в нашу страну или они будут уничтожены, 
Рождественский, как настоящий патриот своей Родины, поборол в себе чувство 
страха и неуверенности и надежно занял свое место в строю бойцов - народных