вынуждены были вести обычный поиск. 

Маневрируя на небольшом пятачке у самого входа в гавань, мы выработали 
определенную систему. Рассвет мы обычно встречали у входного буя и, погружаясь 
на перископную глубину, просматривали Северную бухту. Затем мы отходили на 
несколько миль в сторону моря и галсировали с таким расчетом, чтобы в любое 
время видеть вражеские суда, если бы они появились на каком-нибудь из входных 
фарватеров. 

27 августа 1943 года с рассветом "Малютка", как обычно, погрузилась. Противника 
не было. Лодке ничто не угрожало. Погода была превосходная. 

Я всю ночь провел на мостике и теперь, оставив у перископа лейтенанта Глобу, 
отправился в свою каюту, предупредив помощника, чтобы он не увлекался 
наблюдением за берегом, а внимательнее смотрел за морем. 

Но вскоре Глоба разбудил меня по переговорной трубе и доложил, что из 
Севастополя вышли два охотника за подводными лодками. 

Не разобравшись спросонок в смысле доклада вахтенного офицера, я приказал 
наблюдать за катерами и повернулся на другой бок. 

Но не прошло и пяти минут, как меня разбудил шум винтов катера. Еще через 
секунду близкие разрывы глубинных бомб сбросили меня с койки. В центральном 
посту было темно. В люк с шумом врывалась вода. По переговорным трубам из 
разных отсеков поступали доклады. Это было едва ли не самое неприятное 
пробуждение в моей жизни. 

"Глоба прозевал! - думал я. - Катера противника, очевидно, засекли перископ 
подводной лодки". 

Глубиномер показывал двадцать метров, и стрелка продолжала идти вниз. Чтобы не 
удариться о грунт (глубина в этом месте была всего 32-34 метра), я приказал 
держать глубину 20 метров и уходить от места атаки в сторону моря. 

Но сверху снова посыпались бомбы. Заделывавшие течь матросы от толчка попадали 
на палубу, однако тотчас же поднялись и полезли к поврежденному люку. 

Катера преследовали нас очень активно. Каждая серия бомб причиняла лодке все 
новые и новые повреждения. 

Подбитая и раздифферентованная "Малютка", уклоняясь от непрерывных 
неприятельских атак, продвигалась в сторону минного поля. Страшный минный рубеж 
теперь казался самым желанным убежищем, где мы могли укрыться от преследования. 


- Еще два катера! Быстро приближаются с кормы! - доложил Бордок безразличным 
тоном. 

"Мы у самой базы, значит, в катерах недостатка не будет", - подумал я. И мне 
тем более правильным показалось мое первоначальное решение как можно скорее 
укрыться в минном поле. 

Очередная серия бомб разорвалась так близко, что матросы, работавшие по заделке 
пробоин, пролетев через отсек, оказались лежащими в одной куче. 

Первым вскочил на ноги Поедайло. 

- Быстрее! - уклоняясь от струи забортной воды, скомандовал я. - Скоро подойдем 
к минному полю, и тогда бомбежка прекратится. Катера побоятся преследовать нас. 


- Может быть, товарищ командир, они только этого и хотят, - словно со дна бочки,
 услышал я слова Поедайло. Он стоял в трюме по пояс в воде, навалившись всем 
телом на планку с пластырем, которую укрепляли его товарищи, - Может быть, 
должен пройти конвой. Вот они и хотят угнать нас. 

Поедайло был прав. Если немецкие охотники решили "обшарить" море, то следовало 
ожидать конвой. Уйти от глубинной бомбежки - значило бы только выполнить 
желание врага. 

Эти соображения заставили меня принять новое решение: оторваться от охотников, 
не покидая район, в котором могут появиться вражеские транспорты. 

Задача была трудная. Катера, сменяя друг друга, могли весь день засыпать нас 
глубинными бомбами, тем более, что запас бомб они могли все время пополнять. 
Более двух часов, меняя через каждые три-пять минут курсы, "Малютка" отходила в 
сторону моря. Она значительно отдалилась и от Лукульского, и от Инкерманского 
створов.